Джон Браун

Но когда кончились строительные работы и в каждой хижине поселилась семья, оказалось, что больше нечего делать и почти нечего есть. Дороги занесло снегом. Браун посылал письма Джерри Смиту, просил прислать продуктов или денег, но ответа не было. Негры приходили к нему и молча смотрели просящими глазами. В конце концов, он роздал им все свои деньги и ел один раз в день овсяную кашу. Он жил в доме, который построил собственными руками. Дом был большой, но еще не отапливался, и ночью ему приходилось укрываться поверх одеял козьей курткой. Но он не жаловался. Его словно согревал внутренний огонь. Он будто впервые открыл себя, постиг, понял, для кого и для какого дела готовила его судьба. Здесь, заброшенный в горах, с горсточкой негров, которых он должен был учить и направлять, которые ждали от него помощи и вверяли ему себя, он вдруг ощутил полноту жизни. Вот оно — настоящее, то, о чем мечталось еще в детстве. Дубленая кожа, овечья шерсть — о, как преступно тратил он лучшие свои годы на ничтожные дела!

Зимой 1850 года в Америке был издан закон о беглых рабах, позволявший владельцам ловить своих невольников на любой территории и преследовать их укрывателей. Время отнюдь не смягчило нравы, и в 1850 году законы о невольниках были более суровы, чем двадцать лет назад.

В декабре Джон Браун написал семье, ожидавшей его в Спрингфильде: «Кажется, закон о беглых рабах породит больше аболиционистов, чем все собрания и лекции за эти годы. Я, конечно, ободряю моих цветных друзей, советую им «уповать на бога и держать порох сухим». Я сказал это сегодня публично, на митинге».

На том же митинге негритянской общины Джон Браун прочел свое первое произведение: «Ошибки Сэмбо» — нечто вроде дидактическо-политической брошюры.

Негр Сэмбо исповедуется в своих ошибках: он отлынивал от работы и ученья, вместо серьезных книг читал пустые романы.

«Но самая худшая из моих ошибок состояла в том, что я пытался сохранить уважение белых, покорно принимая все унижения, вместо благородного протеста против жестокости, вместо того, чтобы завоевывать свое место, как подобает человеку и гражданину».

Это наивное и грубоватое произведение быстрее и легче дошло до негров, чем великолепные статьи и речи присяжных журналистов. «Ошибки Сэмбо» ходили по рукам, их читали вслух, и голос чтецов дрожал в том месте, где Сэмбо говорит о худшей из своих ошибок. Той же зимой «Ошибки» были напечатаны в аболиционистской газете в Нью-Йорке за полной подписью Бранна.

Когда в горах стаял последний снег, Джон Браун повез свою большую семью в Северную Эльбу. Лил дождь. Могаук вышел из берегов, смывая хижины. Из фургона Браунов было видно, как желтая мутная река мчала оторванные от полей маленькие островки: на некоторых из них еще стояла сухая прошлогодняя кукуруза. Мэри Дэй с сомнением разглядывала местность, где ей предстояло, наконец, осесть надолго, быть может, навсегда. Сквозь пелену дождя она увидела горы и услышала глухой шум потоков. Младшие дети прижимались к ней, а она старалась прикрыть их от дождя своим плащом.

Все было невесело, и только когда Мэри смотрела на мужа, уходила ее тревога, и она начинала верить, что в Северной Эльбе отличная жизнь.

Джон Браун сильно изменился за осень и зиму. Перкинс с трудом узнал бы своего вялого и неспособного компаньона в этом деятельном, всегда радостно возбужденном и подвижном человеке. В Брауне вдруг словно открылся и бил через край сильный и животворящий источник. Он родился борцом. В занесенной снегом хижине он понял это и только пожалел о том, что ему уже пятьдесят лет и лучшие годы прошли в никчемной погоне за куском хлеба. Он сказал об этом Перкинсу, и тот со злобой разорвал их контракт: быть может, без Брауна торговля пойдет удачней.

В Северной Эльбе негры радостно встретили семью. Они терпеливо ожидали возвращения своего друга. Снова Браун вернулся к земле, стал фермером. Джерри Смит слал письма, наполненные добродетельными и благочестивыми размышлениями; на его помощь было мало надежды.

Поселок вырастал на глазах. Теперь у каждой семьи был крепкий дом, выстроенный всем «миром», и возле дома — огород.

Джон Браун пристроил к своей хижине сруб.

— Это наш лекционный зал, — улыбаясь, сказал он сыновьям.

Теперь они уже не удивлялись тому, что он шутит и смеется, и Мэри думала про себя, что муж удивительно помолодел. Это была правда. Браун вскакивал раньше всех в доме. Сегодня пахота — пора, пора идти на общественное поле!

Он искал выхода своим силам в работе, и работа давала ему только радость. Вечером в «лекционном зале» Браун видел обращенные к нему внимательные черные лица. Он читал истории войн или биографии великих полководцев — негры ловили каждое его слово.