Джон Фаулз. Дневники (1965-1972)

На Филипе Тойнби мешковатые брюки, потертый пиджак, старомодные рубашка и галстук — человек из тридцатых, он довольно скучный, нервный, мрачный и придирчивый^[175]. Он напоминает мне Поджа; все ему быстро надоедает, о чем он спешит заявить. Но мы образуем своего рода альянс, и я рад, что он среди нас. Я доверяю серьезности его суждений, а вот остальным двум не могу сказать, чтоб очень доверял.

Джон Гросс слишком легкомысленный, чтобы быть председателем комитета и организатором, обычный лондонский литератор^[176]. Много говорит; догадываюсь, что он предпочел бы не видеть меня здесь, слишком необычны мои взгляды на устоявшиеся репутации в английской литературе; возможно, предпочел бы не видеть и Тойнби с его неуклюжей искренностью — однако тот слишком крупная фигура в сфере, в которой заняты оба, и потому ему следует оказывать особое уважение.

Леди Антония Фрейзер — рослый «синий чулок», у нее красивые глаза, крупный подбородок и слишком мягкие, чтобы быть искренними, манеры; время от времени они становятся особенно вкрадчивыми. Однако она стойко сопротивляется, когда мы с Тойнби продвигаем своих любимцев (Б. С. Джонсон, Килрой, Хилл), и противопоставляет своих (Рид и все тот же Робинсон).

На этот раз в окончательный список вошли четыре имени (Рихлер, Найпол, Лессинг, Тейлор) и еще шесть как возможные кандидаты на последние два места. Я не мог не заметить, что Гросс и А. Фрейзер твердо намерены присудить Найполу первое место; по этому поводу уже осуществляются кое-какие незаметные манипуляции.

Все это происходит на фоне зубной боли, у меня болят зубы; пломба, которую месяц назад поставил Бартон, все еще беспокоит меня, а сломанный пенек зуба более чем беспокоит. Болит — хоть на стенку лезь, так что я начинаю пересматривать свои взгляды на социалистическое здравоохранение: там богатые не могут пройти к врачу без очереди. Хочу, чтобы профессионалы с Харли-стрит приходили по первому моему зову^[177]. Но у Бартона никогда нет свободного времени, на него запись на недели вперед. Придется ждать до двадцать первого, когда подойдет моя очередь.

20 сентября

Заключительная встреча Букеровского комитета. На этот раз собрались в Букеровском зале заседаний, окна которого выходят на Сити. Я вошел, прижимая руку к больному зубу, и тут же увидел Беллоу, он маленького роста, в зеленом костюме и галстуке в изумрудно-зеленых кружочках. В облике есть что-то гротескно ирландское; сухость, кривая усмешка. Он передал восторженные отзывы о моем творчестве от своего друга, к ним присовокупил свои; он явно стремится быть вежливым. Подошли остальные, мы сели обедать. Беллоу заявил, что хотел бы поскорее со всем этим покончить. Волнение — сродни ужасу — среди англичан, вызванное таким американским нахальством. Тойнби в любезной английской манере, внешне демонстрирующей безупречную вежливость, а по сути намекающей на то, что собеседник безголовый осел, предложил хотя бы дождаться кофе. Опасный ход — у Беллоу острый нюх.

Когда мы стали работать, Джон Гросс проболтался о позиции Тома Машлера — тот позвонил ему сегодня утром, откуда-то узнав, что Найпол в фаворитах, и сказал, что это «невозможно, смехотворно — по жанру книга не роман». Если можно, нужно этому воспрепятствовать^[178]. Джон Гросс очень искусно использовал свою информацию. Антония была в легком шоке от такой попытки воздействовать на решение комитета. Тойнби пришел в возбуждение, вскричав: «К черту Тома Машлера». Беллоу высмеял Машлера. Даже девица из Ассоциации издателей, Мэрилин Эдвардс, вступила в разговор: «Он даже не слышал о Втором правиле (только эксперты могут устанавливать, пригодно ли произведение к выдвижению на премию), пока я ему этого не сказала». Все поочередно поглядывали на меня: Тойнби с лукавой неприязнью, Гросс и Антония с холодной осторожностью; ясно, у меня подмоченная репутация «человека Машлера», они понимают, что ему все будет известно. Выражение в глазах Беллоу заставляет предположить, что ему это тоже напели. С этого момента Найпол, по сути, уже победил, хотя мы провели еще два или три часа, споря и пререкаясь. Мы (Тойнби и я) внесли Килроя в окончательный список, но нам пришлось согласиться оставить в нем и жуткий «Эскадрон ястребов». Победителей в них уже никто не видел, и список фаворитов выглядел так: Тейлор, Рихлер, Лессинг, Найпол^[179].

Беллоу резко выступил против кандидатуры Рихлера: он назвал роман «вульгарным», «ему не хватает энергии Рота». «Думаю, в какой-то степени я его породил, но хотел бы лишить наследства». Еврейское население Канады выглядит «крайне непривлекательным». Если здесь я почувствовал себя уязвленным (но не удивленным), то вполне согласился с ним, когда он также уничтожил Тейлор, назвав ее роман «слабым и безжизненным». Добрались, наконец, до Лессинг и Найпола — мы с Тойнби были за Лессинг, Гросс и леди А. — за Найпола. Таким образом, решающий голос принадлежал Беллоу, и он отдал его Найполу.