Джон Фицджеральд Кеннеди

Когда стало ясно, что операция, которая вошла в историю как высадка в Заливе Свиней, потерпела крах, Кеннеди — растерянный и разгневанный — пригласил Ричарда Никсона в Белый дом. Никсон заявил, что поражен тем, что президент запретил вводить американские войска, в то время как сражение уже началось, и сказал, что еще не поздно это сделать. Кеннеди отказался. 20 апреля он выступил перед прессой. «Есть старая пословица, что у победы сотня отцов, в то время как поражение всегда оказывается сиротой», — сказал он, цитируя Галеаццо Чиано, министра иностранных дел в правительстве Муссолини. Кеннеди не винил никого, кроме себя самого, настаивая: «Я отвечаю за все действия правительства» [204].

Максвелл Тейлор, бывший начальник штаба сухопутных войск США и друг Кеннеди, видел причину провала в отсутствии четкости в принятии решений. Он обратился к помощникам президента в Белом доме, которые поддерживали идею вторжения, с упреком: «Вы должны были посмотреть ему прямо в глаза и сказать: „Полагаю, что это никудышная идея, господин президент. Шансы на успех — приблизительно один к десяти“. И никто из вас этого не сказал». Но для многих из его расстроенных коллег, как и для большинства американцев, открытое признание вины президентом значило очень много. Оно не только не повредило популярности Кеннеди, а, наоборот, значительно повысило его престиж. Опросы общественного мнения показали, что 83 % американцев одобряют его действия, что стало самой высокой оценкой за время его президентства. «Совсем как при Эйзенхауэре. Чем хуже я справляюсь с делами, тем популярнее становлюсь», — заметил Кеннеди с обычной самоиронией [205].

За пределами Соединенных Штатов, однако, провал операции в Заливе Свиней нанес серьезный урон репутации Кеннеди, и, прежде всего, в глазах кремлевского лидера Никиты Хрущева, который вел во многих отношениях удивительную переписку с американским президентом. В первые месяцы своего президентства Кеннеди послал Хрущеву несколько дружеских посланий, поздравляя того с успехами советской космической программы и другими достижениями. Хрущев отвечал ему столь же любезно, в надежде, что Кеннеди снизит напряженность в отношениях между двумя странами. Он даже опубликовал инаугурационную речь Кеннеди в советских газетах и сказал своим коллегам, что новый американский президент «осуждает политику Холодной войны и ухудшение международных отношений». Но после событий в Заливе Свиней тон посланий из Кремля резко изменился:

«Я направляю вам это послание в тревожный час, когда над миром во всем мире нависла угроза. Против Кубы развязана вооруженная агрессия. Ни для кого не секрет, что вооруженные банды, вторгшиеся в страну, были подготовлены, снаряжены и вооружены в Соединенных Штатах Америки. Самолеты, которые бомбят кубинские города, принадлежат Соединенным Штатам Америки, бомбы, которые они сбрасывают, поставляются американским правительством. Все это вызывает справедливое чувство возмущения у советского правительства и советского народа» [206].

Ответ Кеннеди был одновременно уклончивым и вызывающим:

«Вы глубоко заблуждаетесь относительно событий на Кубе. В течение нескольких месяцев на острове росло очевидное сопротивление диктатуре Кастро… Как я уже ранее заявлял и повторяю сейчас, Соединенные Штаты не имеют намерения совершать военную интервенцию на Кубу… Воздерживаясь от военного вмешательства на Кубе, народ Соединенных Штатов в то же время не скрывает своего восхищения кубинскими патриотами, которые хотят, чтобы независимая Куба имела демократическую систему правления. Правительство Соединенных Штатов не может предпринимать никаких действий, направленных на подавление духа свободы» [207].

Поздно вечером после этой неудачи, все еще во фраке, который он надел вечером, отправляясь на прием в Конгрессе, Кеннеди вышел из своего многолюдного офиса, и целый час бродил по лужайке перед Белым домом. По словам Жаклин Кеннеди, он «вернулся в спальню Белого дома, где никого, кроме меня не было, и вдруг расплакался… разрыдался, закрывая лицо руками… Это было такое горе: его первые сто дней и все его мечты, и вдруг такой ужас. И… все эти несчастные, с их надеждами, все эти люди, которых ты отправил туда, обещая, что мы поддержим их, и что из этого вышло? Одних перестреляли как собак, других бросили в тюрьмы. А он так за них переживал…» [208]