Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)

Он выстрелил первым — за долю секунды до того, как это успел сделать Кадель. Два снаряда встретились на полпути. Произошедший взрыв заставил сержанта пошатнуться. Перевертыш зачерпнул силу из варпа и укрылся от ударной волны, попутно вставая на ноги. Кадель восстановил равновесие и поднял голову, чтобы найти цель. Последний болтерный снаряд Перевертыша пробил ему глазную линзу. Череп сержанта внутри шлема взорвался.

Перевертыш взглянул на двух мертвых существ у своих ног. Свет продолжал мигать: красный, желтый, красный, желтый, красный.

Путь перестал быть легким. Это плохо. У него заканчивались лица.

Сирены продолжали звенеть, а корабль все еще сотрясался, мчась сквозь имматериум. Сопротивляясь хватке варпа, Перевертыш начал воссоздавать тело.

У него оставалось всего одно лицо, а затем законы, по которым он мог ходить в мире смертных, будут нарушены.

У него оставалось всего одно лицо, прежде чем он отдаст Ариману его награду.

Перевертыш обернулся и, пошатываясь, двинулся во вспыхивающий сумрак. С каждым шагом его походка становилась тверже и увереннее. Доспехи исцелились, словно кожа, пятна эктоплазмы размылись и растаяли.

Всего одно лицо.

Сар’ик, Возвышенный магистр Тысячи Сынов, остановился на полпути к вершине башни и поднял глаза. В небесах бесшумно вспыхнула вилка молнии. Секундой позже он услышал раскат грома, и ступени у него под ногами содрогнулись. Его когорта рубрикантов стояла на стенах и палисадах крепости-башни Кнекку. Небо озарила еще одна молния.

Долгую секунду Сар’ик наблюдал обоими глазами и разумом. Молниевые бури усиливались как в варпе, так и в реальности. Что-то происходило, но он не чувствовал, что именно. Странные явления не считались чем-то необычным на Планете Колдунов, но это было нечто другое. Он чувствовал это, словно изменение в ветре перед внезапным ливнем.

+Принесли ли падальщики вести с границ царства?+

Его мысль протянулась через весь город к разумам собратьев и последователей. Почти мгновенно пришли бессловесные отрицания.

Его кожу защипало, и он встряхнулся, прежде чем двинуться дальше. Ариман был где-то там, и он непременно придет, но пока не подал ни единого знака, не испытал прочность оккультной защиты Планеты, не попытался провести корабли сквозь пустоту и совершить высадку, не применил свои тайные или иные силы изнутри варпа. Ничего.

«Кроме того факта, что мы знаем о его скором приходе», — подумал Сар’ик. Кроме этого. А теперь молния — и чувство, будто что-то незаметно изменилось.

«Почему ты замолчал именно сейчас, Кнекку?» — задавался он вопросом, поднимаясь все выше. В том, чтобы посылать мысль, не было смысла. Он не мог ощутить Кнекку и дотянуться до него с тех пор, как зашло девятое солнце планеты. Среди прочих знаков и знамений это волновало Сар’ика сильнее всего. Кнекку был беспокойной личностью, вне всяких сомнений, одаренной и преданной, но также и упрямой. Во многих отношениях он напоминал Сар’ику Аримана.

Он поднялся еще выше. Центральная башня Кнекку представляла собой цилиндр из покрытого кристаллической крошкой гранита. На ней не было никаких украшений и она не соединялась с другими башнями в пределах города. Большинство шпилей и пирамид, пусть и временно, протягивали через пропасти между союзными колдунами мостики из серебра, изумрудов или перламутра. Башня Кнекку никогда не создавала подобных связей. Она стояла в одиночестве и для большинства глаз казалась гладкой и непримечательной. Только для тех, кому Кнекку открыл свою печать, могли появиться вход и ступени. Сар’ик был одним из этих немногих и поэтому отправился на поиски брата.

«Сначала молния, а теперь исчезновение Кнекку, — подумал он, — оба эти знамения не сулят ничего хорошего».

Сар’ик продолжал идти, пока практически не достиг вершины, и промолвил слова печати Кнекку. В гранитной стене появилась дверь. Она не сформировалась, не открылась, она просто возникла. Высоко вверху мелькнула еще одна рваная вспышка света, а затем еще, прежде чем гром первой достиг его ушей. Башня содрогнулась, и обе волны вибрации слились в одну. Сар’ик взглянул на небо. Молния еще была там, расходясь паутиной по растущему озеру черной тучи. Стоявшие ниже рубриканты задрожали в идеальной синхронности.

Сар’ик как раз собирался успокоить когорту, но прежде чем мысль соединилась с волей, он взглянул через дверь в башню Кнекку.

Он застыл, а затем бросился внутрь, выплевывая проклятия ртом и разумом.

Кнекку стоял на коленях в центре зала. Его успела покрыть корка плотной изморози. Колдуна очерчивали выстроенные из свечей круги, а вставленные в настенные скобы факелы с благовониями превратились в холодные угли. Под покровом из кристалликов льда Сар’ик увидел, что руки Кнекку сжимают рукоять кинжала, торчавшего у него из груди. В воздухе висели крошечные рубины замерзшей крови, по-зимнему холодно искрясь.

«Что ты наделал?» — подумал он, а затем наткнулся глазами на книги и пергаменты, разбросанные по кафедрам и алтарям у стен зала.

И он понял, что сделал Кнекку и почему.

— Ты глупец, — прошипел Возвышенный магистр. — Девятеричный глупец.