Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)

По мановению руки Гилро где-то на верхних ярусах техножрецы выполнили приказ. С корпуса снаружи отъехали бронированные плиты. Сквозь огромный кристалл и бронзовый потолок полился свет, рассеивающийся в пыли и дыме курильниц. Вид заполнил Просперо, его поверхность — вихрь грозовых облаков и резкого света.

Малькира взглянула на планету. Ее глаза не были теми же, которыми она смотрела на этот мир в последний раз. С тех пор сменилось восемь веков и три пары новых глаз: восемь веков войны с варпом и детьми Просперо. В ее сознании на мгновение всплыла череда погибших миров и потерянных душ. Издубар, умерший семьдесят лет назад, чье лицо по-прежнему оставалось молодым, когда сердце наконец отказало. Эрион, отправившийся к Призрачным Звездам и так и не вернувшийся. Иобель, схваченная Ариманом так много столетий назад, теперь уже наверняка мертвая. Малькира была старой, когда встретила их, и вот она здесь, последняя из них, стоящая с топором палача. Она так долго охотилась на Тысячу Сынов — и здесь их так много, вернувшихся к колыбели своего совращения.

«Это конец», — мягко сказала про себя инквизитор и бросила взгляд на Гилро.

Выражение лица воина оставалось каменным. Малькира кивнула и перевела глаза снова на Просперо.

Космический десантник поднес кулак к груди и склонил голову. Инквизитор не сводила глаз с ведьмовского шторма, скрывшего поверхность планеты. Хозяин корабля повернулся к команде, его голос походил на громовой раскат даже сквозь пощелкивание и гул машин.

— Начинаем циклонную бомбардировку по вашему приказу, инквизитор.

В памяти всплыла ритуальная фраза экстерминатуса, но когда Малькира открыла рот, слова оказались простым распоряжением, произнесенным твердым голосом:

— Сжечь.

Спустя долгую минуту ей показалось, будто огромный корабль содрогнулся. Снаряды пронзили атмосферу, волоча за собой полосы жара, так что выглядели падающими огненными каплями. С противоположной стороны планеты другие боевые баржи и ударные крейсеры начали собственные бомбардировки. Дело сделано, Просперо сгорит во второй и последний раз. Это уже не остановить. Снаряды падали, и им оставалось лишь достичь поверхности.

Они раскалялись все ярче в уплотняющемся воздухе, а затем над ними сомкнулись штормовые тучи.

По тому, что осталось от тела Малькиры, пробежала дрожь. Столько времени — и вот она здесь. Война никогда не кончится, но сейчас она узрит, как враг, с которым она боролась всю свою жизнь, наконец падет. Инквизитор не плакала сотни лет — еще один дар новых глаз, — но моргнула, когда нервные окончания в их уголках защипало.

— Сжечь, — повторила она.

Разум Аримана возносился. Вокруг него в эфире разворачивался последний момент ритуала. Тысячи мыслей в сотнях разумов достигали окончания циклов. Равнения времени и объектов сходились воедино.

Ариман потянулся своей волей. Из ядра сознания развернулась формула: старые слова и давно мертвые секреты. Ритуал раскручивался дальше, пока он старался стянуть к себе все его нити. Воспоминание о демоне и об Астрее дергало за его мысли, пока он придавал им форму.

Отголоски смерти Просперо завопили со всей яростью. Сквозь барьер между мирами хлынула энергия варпа. Землю скрутило, и из нее спиралью мертвых лиц поднялись осколки костей. Поток силы и ритуал, призвавший ее, встретились. Из земли вырвался багровый свет, окрасив облака красным. Рубриканты и колдуны стояли неподвижно, пока мимо проносились доли секунд.

Финальные компоненты воли и мысли заняли свои места. Варп застыл. Раздувшаяся масса энергии и эмоций задрожала, съежилась в сферу, а затем расплавилась в твердую плоскость намерения и цели. Ариман чувствовал каждую ее часть. Он был каждой ее частью и частью всех разумов, соединенных с ней. Как и всегда.

Он открыл глаза в реальном мире. Все двигалось с медлительностью разбитого пикт-экрана. Среди руин Тизки вокруг него стояли Изгнанники Тысячи Сынов. Внутри грозовых облаков над ним растекался свет от падающих с небес снарядов.

Разум вдруг опустел, стал неподвижным. Ариман потянулся к груди. Его пальцы коснулись треснувшей спинки нефритового скарабея. Камень был теплым на ощупь, как в день, когда Просперо умер под секирами Волков. Азек знал, что, возможно, только он один из всех братьев сберег это разбитое напоминание о своем первом побеге с родного мира. Тогда он объединил легион, когда Магнус отдал последние силы, чтобы спасти тех, кто выжил.

Теперь Ариман не нуждался в нем, чтобы стянуть братьев вместе. Они были им, а он был ими всеми. Но скарабей имел значение. Оно заключалось не в соединении с братьями, а в соединении с прошлым, соединении с первым путешествием сквозь пространство и время, соединении с тем мостом, который Магнус воздвиг между Просперо и их убежищем в Оке. Он был ключом, способным открыть этот путь снова.

«Ты не можешь дважды войти в одну реку, — невольно вспомнил Азек слова древней пословицы. С застывшего неба падали огненные слезы. — Ибо это уже не та река. — Он сжал скарабея и закрыл глаза. — А ты уже не тот человек».