Джон Картер – марсианин

– Мудрость велит встречать судьбу с достоинством, Дея. Но я думаю добиться того, чтобы ни один марсианин, будь он зеленый, желтый, розовый или фиолетовый, не посмел бы даже косо взглянуть на вас, моя принцесса!

У Деи Торис при моих последних словах перехватило дыхание, она взглянула на меня широко раскрытыми глазами, потом странно рассмеялась, причем на ее щеках появились две коварные ямочки, покачала головой и воскликнула:

– Какое дитя! Великий воин – и все-таки малое, неразумное дитя!

– Что я такого сказал? – спросил я, оторопев.

– Когда-нибудь вы узнаете, Джон Картер, если только мы останемся в живых. И я, дочь Мориса Каяка, сына Тардоса Мориса, слушала вас без гнева, – закончила она.

Затем снова начала шутить и смеяться, подтрунивая над моим положением таркианского воина, которое так противоречило моему характеру.

– Мне кажется, – сказала она со смехом, – что, если вам придется ранить врага, вы возьмете его к себе и будете лечить.

– На Земле мы именно так и поступаем, – ответил я. – По крайней мере, среди цивилизованных людей.

Это заставило ее снова рассмеяться. Она была все-таки марсианкой, несмотря на всю свою доброту и женственность, а марсианин стремится к смерти врага. Смерть врага означает дележ его имущества между живыми.

Мне все еще очень любопытно было узнать, что так смутило ее в моих словах минуту назад, и я продолжал настаивать.

– Нет! – воскликнула она. – Хватит того, что вы это сказали, а я слушала. И если вы узнаете, Джон Картер, что я умерла, а это, вероятно, случится раньше, чем дальняя луна двенадцать раз обойдет вокруг Барсума, то вспомните, что я вас слушала и улыбалась.

Все это было для меня сущей китайской грамотой, но чем больше я настаивал, тем решительнее она отказывалась.

Тем временем день уступил место ночи. Мы гуляли по длинной улице, освещенной двумя лунами Барсума, и Земля глядела на нас с высоты своим светящимся глазом. Мне казалось, что мы одни во всей Вселенной, и эта мысль была приятна.

Было холодно, и я набросил на плечи Дее Торис мое шелковое покрывало, слегка обняв ее при этом. Какое я почувствовал смятение! И она слегка прижалась ко мне, хотя я не был уверен в этом. Я только знал, что моя рука задержалась на ее плече дольше, чем это было нужно, чтобы накинуть покрывало.

Так, в молчании, мы шли по поверхности умирающего мира, но я ощущал себя вечным. Я любил Дею Торис. Прикосновение к ее обнаженному плечу ясно объяснило мне, что я любил ее с первого же мгновения, как мой взгляд упал на нее на площади мертвого Корада.

14. Борьба насмерть

Первым движением души было высказать ей мою любовь, но потом я подумал о ее беспомощном, зависимом от меня положении. Только я мог облегчить ей тяготы плена и попытаться спасти от гибели. В Тарке она столкнется с тысячами врагов, ненавидящих ее род. Я боялся доставить ей лишнее огорчение, сказав о чувстве, которое она, по всей вероятности, не разделяла. Если Дея заподозрит, что я хочу воспользоваться ее беспомощностью… Я промолчал.

Стало еще холоднее.

– Вам, Дея, вероятно, хочется вернуться к Соле, в вашу повозку?

– Нет, – прошептала она. – Я счастлива здесь. Я сама не понимаю, отчего мне всегда хорошо, когда вы, Джон, рядом. Тогда мне кажется, что я в безопасности, что скоро буду при дворе моего отца, почувствую его объятия и поцелуи матери на моих щеках.

– Разве барсумцы целуются? – спросил я.

– Целуются родные, братья, сестры и… любящие, – она добавила это слово задумчиво и тихо.

– А у вас, Дея, есть родные, братья, сестры?

– Да.

– А возлюбленный?

Она молчала, и я не решился повторить вопрос.

– Барсумцы, – произнесла Дея наконец, – никогда не задают таких прямых вопросов женщинам, за исключением матери или той, за которую они сражались и которую добыли в бою.

– Но ведь я сражался, – тут я замолк и пожалел, что мне никто не отрезал язык.

В это самое мгновение она поднялась, скинула с плеч мою накидку, подала мне и молча удалилась походкой королевы по направлению к своей повозке.

Я не посмел провожать Дею, только проследил глазами, что она невредимой вернулась к себе, и приказал Вуле сторожить ее. Расстроенный, я вернулся в собственную повозку и несколько часов мрачно просидел, скрестив ноги на своих шелках, погруженный в думы о превратностях судьбы.

Так вот она, любовь! Она не приходила в течение долгих лет, когда я колесил по всем частям света. А женщины были красивы, и судьба дарила возможности. Я искал свою любовь на Земле – мне суждено было полюбить, безумно и безнадежно, существо из другого мира. Женщину, которая вылупилась из яйца и чья жизнь длится добрую тысячу лет. Ее помыслы, радости, понятия о чести столь же отличны от моих, как от понятий зеленых марсиан.

Да, я был безумцем, но я был влюблен. Это было мучительно, но я не хотел бы, чтобы все сложилось иначе, даже за все богатства барсумцев. Такова любовь и таковы влюбленные везде – и на Земле, и на Марсе.