Джон Кипящий Котелок

Роднило их одно — все были великолепными наездниками, а их лошади, одна другой краше, ни в чем не уступали жеребцу, которым правил вождь. Кеньон насчитал добрую дюжину бандитов и готов был поклясться, что, проезжая, никто не проронил ни слова.

Они промчались в другой конец ущелья, и Кеньон стал дожидаться, когда стихнет гул копыт — он честно, по-мужски признался, что был напуган до смерти. Наконец уже было собрался покинуть укрытие, как вдруг из-за скалы показался еще один член шайки, почему-то отставший. Несмотря на это, он уверенно гнал коня бодрым галопом, как человек, знающий, что его цель недалеко, бояться ему нечего.

Кеньон решился действовать без промедления. Он испугался, когда перед ним была дюжина бандитов, но вид одиночки не вызывал у него никакого страха, хотя, по слухам, каждый из людей Коршуна стоил в схватке десятерых.

Пустить в ход револьвер Том не мог — кавалькада была еще слишком близко. Однако на этот случай у него нашлось другое оружие — лассо, и, когда всадник поровнялся с ним, петля, просвистев в воздухе, затянулась вокруг шеи бандита и аккуратно выдернула его из седла. К счастью, его конь был так хорошо вышколен, что не унесся в страхе к тем, кто ехал впереди, а встал как вкопанный и, уже успокоившись, начал осторожно принюхиваться к сухому мху на валуне, когда Том Кеньон приблизился к пленнику и ослабил петлю — как раз вовремя, чтобы тот не задохнулся.

Том связал свою жертву, заткнул ей рот кляпом и усадил на красавца мерина, а узду приспособил так, чтобы ее можно было привязать к своему седлу.

Когда это было сделано, двинулся в путь, дрожа от страха, что цоканье копыт донесется до ушей Красного Коршуна, которые, как было известно, отличались крайней чувствительностью. Затем Кеньону пришло в голову, что вождь, не дождавшись одного из своих воинов, может повернуть. Эта мысль заставила Тома пришпорить коня, так что тот помчался галопом. До Эмити было восемь миль. Кеньон несся с такой скоростью, что на последнем перевале загнанный конь рухнул под ним замертво. В тот же миг он увидал позади дюжину всадников — то были люди вождя, и сам Красный Коршун возглавлял погоню.

От ужаса Том окаменел, едва мог шевельнуться. Еле-еле он добрался до мерина, к седлу которого был привязан пойманный преступник. Мелькнула мысль, что надо бы сбросить эту лишнюю ношу, но не сделал этого только потому, что не было времени разрезать веревки.

В отчаянии он погнал коня под гору, пришпоривая его что было мочи, и, надрывая легкие, звал на помощь. Бесполезно! В Эмити привыкли к выкрикам посреди ночи, и даже если бы его услышали, никто не обратил бы внимания.

Когда Кеньон пересек городскую черту, вокруг него засвистели пули, однако страху у него несколько поубавилось — он предполагал, что краснокожий не дерзнет повести своих людей в переполненный город. Но это оказалось наивным заблуждением: кавалькада ринулась вслед за Кеньоном по улице, быстро его нагоняя. Оставалась последняя надежда — Кеньон развернул мерина к ближайшему дому, двери которого, к счастью, оказались высокими; выстрелом из револьвера сбил замок и, не сбавляя скорости, так и въехал внутрь, с пленником, переброшенным через седло. На его истошные вопли выбежали двое и бросились к дверям, но Красный Коршун был вынужден повернуть и вместе со своим отрядом исчез во мраке, прогрохотав по улицам Эмити.

Ни один выстрел не был произведен ему вслед, никто не отправился за ним в погоню. Неудивительно, что вождь испытывал такое презрение к бледнолицым, — слишком долго он грабил и убивал их безнаказанно!

Я выслушал рассказ с жадным интересом. Прежде Красный Коршун вызывал у меня почтение, но теперь я заразился частицей того страха, в котором краснокожий держал Эмити. И от этого еще больше хотел привести в исполнение имевшуюся у меня задумку насчет Дэнни Джунипера — я действительно чувствовал, что с ее помощью сумею найти решение всей проблемы.

Я спросил Кеньона, нельзя ли мне выдать ключ от камеры, где сидит мальчишка, и оставить нас с глазу на глаз. Том поинтересовался, что у меня на уме, но я лишь сказал, что собираюсь выжать показания из маленького мерзавца.

Озадаченный, Кеньон пошел совещаться с другими охранниками, и наконец они решили предоставить мне полную свободу действий. Камера и узник были отданы в мое распоряжение, никто не собирался нам мешать.

Я шел к Джуниперу, обдумывая мой замысел, который, как вы узнаете, был изрядно жестоким, однако, признаюсь, сулил и немалое наслаждение. Да вы и сами испытали бы то же чувство, увидев на его вытянутом желтовато-бледном лице ту омерзительную ухмылочку, с которой он меня встретил!

Глава 14 КАК ИГРАТЬ НА НЕРВАХ

Можете что угодно говорить о том, какую силу имеет усмешка и значит ли она что-то вообще, а по-моему, ничто не оскорбляет больше, чем вид презрительно приподнятой верхней губы. Поэтому, когда я увидел гримасу этого негодяя, меня обуяла ярость.