Джон Леннон

После того как стала очевидна неосуществимость этого замысла, бедняге Макмиллану поручили еще более трудное задание. Как вспоминает он сам, ему приходилось по нескольку часов подряд сидеть в полиэтиленовой палатке, внутрь которой выпускали тысячи мух. После того как он наснимал бесчисленное количество крупных планов этих насекомых, ему предстояло наложить их портреты на всем знакомые сцены и виды Нью-Йорка, в результате чего получился 116-страничный каталог воображаемой выставки. Однако настоящее веселье началось тогда, когда Йоко объявила об открытии выставки на страницах «Вилледж войс» и отправила своего помощника — маленького бородатого английского хиппи Питера Бендри, переодетого в человека-сэндвича, с рекламой несуществующего шоу к входу в Музей современного искусства. Когда толпа посетителей с каталогом выставки, полученным из рук человека-сэндвича, повалила в музей, местным служителям стало не до смеха [178].

«Fly» — под таким названием вышел и следующий альбом Иоко, ставший в некотором роде дополнением к «Imagine» Джона: здесь ей аккомпанировали в основном те же музыканты, кроме которых она использовала целую группу механических инструментов — автоматических барабанов и скрипок, прикрепленных к пюпитрам; они были выполнены флаксус-художником Джо Джонсом. Для раскрутки альбома Джон и Йоко приняли участие в телепередаче Говарда Смита. По экстравагантности заявлений Джон в этот день превзошел самого себя, когда сравнил музыку Йоко с Литтл Ричардом. Так как Леннон был одним из самых разборчивых слушателей за всю историю рок-музыки, трудно определить, был ли он в этот миг серьезен или просто издевался над зрителями.

Отчасти ответ заключается в том, что Джон Леннон верил, что любой человек может стать знаменитым — причем, не обязательно на четверть часа. В зависимости от настроения он то называл себя гением, то демонстрировал к своему таланту полное равнодушие. Он отдавал себе отчет в том, что не обладал ни внешностью, ни голосом, ни сценическим обаянием Элвиса, не был выдающимся композитором, а тем более хорошим гитаристом. А что касалось текстов, то они явно хромали в смысле высокой поэзии. Поэтому, подобно многочисленным поп-кумирам, Джон жил, сознавая огромное несоответствие между тем, что он представлял из себя на самом деле, и силой своего влияния на людей. Очевидно, что он не лукавил, заявляя о том, что Иоко должна прославиться, поскольку для него понятие славы основывалось на полной иррациональности этого атрибута. Больше того, Джон свято верил в абсолютную власть рекламы. Он был убежден, что стоит приложить достаточное усилие — и он сможет заставить кого угодно проглотить Иоко со всей ее музыкой. Кроме того, он не мог смириться с мыслью О том, что Йоко в творческом плане стояла значительно ниже его, ибо основой их взаимоотношений была идея о том, что они составляют единую душу, живущую в двух разных телах. Неотъемлемым условием такого симбиоза было равенство. Поэтому в конечном итоге Джону было наплевать на объективные критерии: Йоко могла быть только тем, кем считал ее Джон — его гениальным альтер эго.

Целью кампании, предпринятой Леннонами в Нью-Йорке, было убедить публику в том, что, как сказал Джон Мэй Пэн, «такие артисты, как Йоко, а никак не „Битлз“, были настоящими мечтателями». Для того чтобы это послание дошло до прессы в неискаженном виде, Джон и Иоко разработали особый метод связей с общественностью. Сначала журналист встречался с Мэй Пэн, затем избраннику предоставлялась возможность пообщаться наедине с Ленноном, который жаловался на то, как обошлась с его женой британская пресса, вызывая тем самым у американского журналиста желание восстановить справедливость и защитить незаслуженно обиженную женщину. И наконец, его допускали к самой Йоко.

Когда Джону и Йоко действительно хотелось снискать доверие какого-нибудь журналиста, они были способны и на большее. Джилл Джонстон из «Вилледж войс» вспоминает, как получила от Джона и Йоко дюжину роз, а затем приглашение в гости к полуночи у них в номере. Они дошли до того, что пригласили ее проехаться по магазинам и настояли на том, чтобы купить ей пару туфель.