Джон Леннон в моей жизни

На мой взгляд, одним из главных достоинств острова Хэйлинг было то, что он располагался менее чем в часе езды от Уэйбриджа. Несколько следующих лет я проводил почти все свободные выходные дни вместе с Джоном, если, конечно, он не был занят битловскими делами. Он даже отвел мне в Кенвуде персональную комнату — голубую — названную так из-за своих голубых обоев, мебели и украшений.

Читателя, должно быть, удивляет, что великий Джон Леннон предпочитал мою компанию обществу прославленных и удивительных людей, с которыми он теперь постоянно общался. Одной из причин этого, наверное, являлось просто то, что я был не из мира индустрии развлечений и поп-музыки. Я и в самом деле был тем единственным человеком (помимо его жены), с которым он мог «отключиться», избавиться от необходимости говорить о музыке, бизнесе, вести себя как «звезда» или покоряться бесконечным «заседаниям» вопрос-ответного характера. Все в мире могло измениться, но мы двое всегда оставались теми же старыми Джоном и Питом.

Джон практически никогда не давал своему битловскому статусу в какой-то мере вмешиваться в отношения, установившиеся между нами так много лет назад. Если уж на то пошло, то это МНЕ иногда трудно было увязать бесподобный образ первых страниц и телеэкрана с образом моего старого приятеля из Вултона. Наверное, только те читатели, которые сами выросли вместе с будущей знаменитостью, могут полностью меня понять. Однако, что касалось наших отношений с Джоном, они были столь же прочными, как скалы Гибралтара.

«Я чертовски рад, что у меня есть ты, — однажды сказал он. — Ты — единственный человек, с которым я могу нормально поговорить и которому нравиться говорить нормально, а не лезть со всей этой мутью про Потрясную Четверку.» (Может показаться слишком самоуверенным, а сам я никогда не допытывался об этом у Джона, но мне лично показалось, что строка его песни «Help!» «я так благодарен тебе за то, что ты рядом», была адресована мне).

И все же Джон подстрекал меня пожинать коммерческие выгоды от нашей дружбы. «Слушай, Пит, — говорил он, — я хочу, чтобы ты имел как можно больше денег от знакомства со мной.»

«Перестань, Джон, — сказал я наконец, — я не хочу рисковать тем, что есть у нас с тобой. Ты же понимаешь, что все происходящее между нами совершенно конфиденциально. И если я начну фотографировать тебя, продавать свои рассказы о нас репортерам или вообще как-то наживаться на том, что я — твой приятель, это может разрушить твое доверие ко мне. Так что пусть лучше все останется, как есть.»

«Как хочешь, — пожал он плечами. — Тут все зависит от тебя.» (Единственными двумя писателями, пробившими брешь в моем обете молчания при жизни Джона были Хантер Дэвис, создатель «авторизованной биографии БИТЛЗ», которому я дал интервью по личной просьбе Джона, и Филип Норман, автор биографии БИТЛЗ «Shout!», которому я неофициально рассказал о Джоне — о событиях и пьянках в кабаках — после того, как он заверил меня, что его книга будет просто общей историей ливерпульской поп-музыки).

В те дни частные владения Джона представляли собой крепость, окруженную высоким забором и колючей проволокой. Кенвуд, как таковой — равно как и Уэйбридж — мало интересовали его. Они были для него просто крышей над головой и убежищем от Битломании.

Переехав в Кенвуд, Джон сразу истратил еще 40.000 фунтов — сколько стоил и сам особняк — чтобы построить в нем плавательный бассейн, привести в порядок лужайки и лесонасаждения, и отремонтировать, обставить и украсить 20 комнат особняка, из которых он пользовался только тремя. Остальные содержались домохозяйкой Джона, Дороти Джарлет, в первозданной чистоте и были отведены его любимым котам, которые бродили по дому и размножались по своему усмотрению.

Сохранив многолетнюю привычку, Джон встречал утренние часы в маленькой прямоугольной комнатке, расположенной возле кухни в задней части дома. Здесь он проводил многие часы, играя на пианино и валяясь на старом крохотном канапе, которое неизменно предпочитал дорогим и витиеватым диванам и софам, которые понаставил по всему дому. Цветной телевизор непрерывно работал целый день (часто с отключенным звуком) даже если Джон читал, писал или просто сидел и смотрел в окно.

Вторая его любимая комната, домашняя студия звукозаписи, находилась на верхнем этаже. Там он хранил свои гитары и орган «Vox», около дюжины магнитофонов и множество прочих технических устройств. В ней Джон и создал многие демонстрационные записи своих песен, а также экспериментировал с «пленочными петлями» и другими «не от мира сего» звуками.

И наконец, третьей была огромная спальня хозяина дома с 8-футовой кроватью (2,40 м — прим. пер.), которую он разделял со своей женой, хотя часы, проводимые ими там редко перекрывались, поскольку Синтия любила рано ложиться спать, а Джон предпочитал не спать всю ночь.