Джон Леннон в моей жизни

Примерно пять лет спустя, уже после распада БИТЛЗ, я случайно столкнулся с Полом на одной из узеньких улочек возле Кинг-роуд. «Привет, Пит! — воскликнул он. — Сто лет тебя не видел! Ну, как там твои дела?» Он был в очень хорошем настроении и возбужденно рассказал мне о своем новом сольном альбоме «Ram». «Как забавно, что я тебя увидел, — добавил он затем. — Я вот как раз сейчас пытался вспомнить, в какой песне ты мне так здорово помог.» Я назвал несколько вещей, все это были песни Джона, в которых я принял маленькое участие. «Нет, нет, — качал головой Пол, — была одна, в которой ты действительно очень помог мне.» Через пару минут после того, как мы расстались, я понял, что это, конечно, была «Элеонора Ригби».

Такие песни, как «Норвежское дерево» и «Элеонора Ригби» провозгласили Джона и Пола не только выразителями своего поколения, но и как бы лауреатами его поэзии. Хотя Джону льстило и доставляло удовольствие, если его работу принимали всерьез, он зачастую обнаруживал, что трактовка его стихов критиками не достойна даже самой низкой оценки. Больше всего он раздражался, когда видел, что его собственные песни подвергают такому же тяжеловесному анализу, каким учителя разрушали наш интерес, скажем, к Шекспиру или Китсу.

Однажды днем, забавляясь «веселыми нырками» в ежедневный мешок фэновской писанины, Джон, к нашему обоюдному удивлению, вытащил письмо от какого-то школьника из Куари Бэнк. После стандартных выражений своего восхищения и обожания, этот парень сообщил, что его учитель литературы проигрывает на уроках песни БИТЛЗ. Выслушав попытки ребят проанализировать их стихи, он сообщал им свою собственную трактовку того, что на самом деле хотели сказать БИТЛЗ. Конечно же, это было то самое учебное заведение, директор которого охарактеризовал будущее Джона словами: «Этот парень обречен на неудачу».

Мы с Джоном долго смеялись над абсурдностью всего этого. «Слушай, Пит, — сказал вдруг Джон, — а что это была за песенка про глаз дохлой собаки, которую мы пели в Куари Бэнк?» Я на секунду задумался, и выпалил:

«Сладкий крем из желтков и пиры с зелеными помоями
Замешай хорошенько с глазом дохлой собаки,
Нашлепни все это на 10-фунтовой бутерброд
И потом залей сверху чашкой холодной блевотины.»

«Точно! — воскликнул Джон. — Фантастика!» — он отыскал ручку и принялся писать: «сладкий крем из желтков течет из глаза дохлой собаки…» Так и появилась на свет «I'm The Walrus» («Я — Морж»). Строки о самом Морже возникли позже, буквально перейдя в песню со страниц «Зазеркалья» Льюиса Кэрролла.

Вдохновленный картиной того, как куарибэнковский учитель литературы будет с важным видом разглагольствовать о символизме в творчестве Леннона и МакКартни, Джон выдавал самые нелепые образы, какие только мог создать. Он подумал о «манке», безвкусном пудинге, который мы ели в детстве, и «сардине», рыбе, которой мы часто кормили своих котов. «Манная сардина лезет на Эйфелеву башню…» — нараспев читал Джон и с явным удовольствием записывал все это на листке.

Он обернулся ко мне с улыбкой: «Ну что, Пит, пусть эти ё…ри попробуют разобрать ЭТУ!»

Глава четырнадцатая: Спасай свою жизнь (Run For Your Life)

Все Битлы, за исключением, может быть, Пола МакКартни, уже давно воспринимали турне, как некую мучительную пытку. Былой веселый блицкриг превратился в заколдованный круг из аэропортов и трансконтинентальных полетов, бессмысленных пресс-конференций и роскошных апартаментов отелей, где они пребывали в заточении, скрываясь от безумных толп, не говоря уж об огромных спортивных аренах, на которых БИТЛЗ даже не слышали своей музыки из-за визжащих фанов. Последнее больше всего раздражало Джона: в то время, когда он только начал пытаться сказать что-то в своих песнях, никто из слушателей и не думал обращать внимания на его слова.

Недовольство БИТЛЗ еще более возрастало по мере того, как в их записях стали звучать струнные, ситар и всевозможные электронные звуки. О том, чтобы воссоздать и повторить на сцене при помощи барабанов и трех гитар звучание хотя бы одной вещи с «Револьвера» не могло быть и речи. Да БИТЛЗ и не пытались это сделать. Отправляясь в турне, последовавшее за выходом в свет альбома, они были вынуждены исполнять почти исключительно старые избитые вещи, и то на самом низком уровне. Ринго постоянно стучал поперек ритма, а Джон, чья память по части песенных текстов всегда была слабой, попросту пел все, что приходило в голову.

Даже «сатириконоподобные» оргии стали казаться скучной рутиной — в то время, как наркотики, с помощью которых БИТЛЗ пытались выйти за пределы окружавшего их замкнутого пространства, гораздо удобнее было принимать в располагающей обстановке их собственных домов.