Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота (СИ)

В гостиной кроме Кроуфорда меня ожидал незнакомый мужчина весьма примечательной наружности. Он был невысок ростом, лысоват, хотя и тщательно зачёсывал волосы со лба назад, дабы по возможности прикрыть сей недостаток, и при этом мог похвастаться внушительным животом, едва сдерживаемым дорогим сюртуком. Может показаться, что гость наш обладал набором исключительно неприятных черт, однако, справедливости ради, стоит отметить, что у него оказались глаза удивительно красивого орехового цвета, обрамлённые длинными, как у женщины, ресницами.

— Джон, позвольте вам представить моего старого друга, месье Лафонтена, — я склонил голову в вежливом приветствии. — Жером, это мой английский друг доктор Найтингейл. Прошу вас говорить на английском, чтобы между нами не возникло недопонимания.

— Наслышан о вас, доктор, — сказал Лафонтен, когда мы расселись вокруг зажжённого камина. — Не удивляйтесь, месье Морель и его причуды всегда были на слуху, особенно в период рождественских праздников. Большая честь быть приглашенным в его дом.

Я принял комплимент, по крайней мере, мне хотелось думать, что это был именно он:

— Благодарю. Мы прекрасно провели время.

После паузы, вызванной приходом горничной с подносом, Лафонтен продолжил, мило улыбаясь:

— В таком случае, господа, могу предположить, что мое предложение развлечет вас не меньше.

Кроуфорд громко рассмеялся, запрокинув голову:

— Ах ты старый лис! Все еще в седле, да?

Я не спешил встревать в беседу двух старых товарищей и воздал должное изумительно заваренному чаю. В клубах пара, исходящих от чашки, я видел, как Лафонтен достает из кармана две картонные карточки:

— И никому не собираюсь уступать свое место, дорогой Реджинальд. Вот два приглашения на спиритический сеанс у мадмуазель Камелии. Сегодня в одиннадцать вечера. Адрес на оборотной стороне.

Кроуфорд перевернул карточку и тут же бросил на меня торжествующий взгляд.

— Конечно, мы придем. Наверняка это будет нечто необыкновенное, насколько я могу судить о талантах мадмуазель Камелии.

Заинтересованность Реджинальда показалась мне чрезмерной, будто наигранной, но расспросы пришлось отложить до ухода Лафонтена, благо он не собирался засиживаться надолго.

— В таком случае, увидимся вечером. Всего хорошего, господа.

Реджинальд лично проводил гостя до дверей, а после обернулся ко мне и вдруг, широко улыбнувшись, совсем как мальчишка, потряс приглашениями в воздухе:

— Небеса смилостивились над вами, друг мой!

И он вручил одну карточку мне.

— Переверните и прочитайте вслух. Сегодня на редкость удачный день!

Мне не нужно было напрягать память в поисках перевода единственной строки, написанной на обороте золотистой карточки с приглашением. Я, все еще не веря своим глазам, прочитал:

— Рю де Лешель, 69.

Кроуфорд похлопал меня по плечу, все еще улыбаясь:

— Похоже, доктор, ваше ожидание подошло к концу. И пусть я не очень понимаю, зачем вам так сдалась эта улица, но все равно рад за вас. Ведь мы пойдем на сеанс?

— Ну разумеется, — воскликнул я, внутренне ликуя. — Я непременно все объясню вам, как только сам что-нибудь пойму.

Кроуфорд покачал головой, ни на грош мне не веря, но, к его чести, не попытавшись вывести меня н откровенный разговор и не пытаясь шантажировать заветными билетами.

— В таком случае, покину вас ненадолго. Пообедаем вместе. До свидания.

Реджинальд ушел, и я остался предоставленным самому себе. Незапечатанное письмо для Ханны все еще было при мне, и у меня возникло искушение написать ей, что скоро вернусь, ибо дело мое сдвинулось с мертвой точки, но вовремя одумался. Разумеется, глупо было бы полагать, что адрес на приглашении совпал с интересующим меня совершенно случайно. Случайности бывают, но не такие и не тогда, когда дело касается мистики. И все же опыт подсказывал мне, что торопиться не стоит.

Размышляя над предстоящим событием, я просто не мог не провести параллели с другой леди-медиумом. Агата... В силе ее дара мне ни разу не пришлось усомниться, однако же про мадмуазель Камелию я слышал впервые и, признаюсь честно, заранее чувствовал к ней предубеждение, объяснявшееся разве что странным, противоестественным чувством ревности. Словно душа моя протестовала против того, чтобы кто-то бросал тень на место, что по праву занимала моя погибшая невеста. И это было настолько же глупо, насколько печально.

Сегодня мы обедали в дорогом ресторане, где мне едва удалось уговорить моего друга не заказывать для меня лягушачьих лапок, ибо мой консервативный британский желудок мог не вынести подобных изысков.

— Напрасно отказываетесь, Джон, — покачал головой Реджинальд и жестом подозвал гарсона. — Побывать во Франции и не попробовать лягушачьих лапок это все равно что... Все равно что побывать в Лондоне и не взглянуть на Биг-Бен. Понимаете?