Многое из музыки Джона было настолько же спорно, как и его образ жизни. Только Джон мог сочинить ‘Я – морж’. Он был одним из самых рискованных композиторов-поэтов того времени, вероятно, на целое десятилетие опережая остальных. Думаю, он был бы полностью в своей тарелке в качестве громкогласого лидера одного из лондонских панковских рок-ансамблей в конце семидесятых годов, не будь он в Нью-Йорке поглощён Йоко. Сочетание противоположностей в его характере приводило даже самых его близких в замешательство. Даже его женитьба с Синтией была наполовину причудой, наполовину обманом в том смысле, что – как Джон признавался мне – он образно закрыл глаза и подумал о какой-то кинозвезде, вероятно, о Бриджит Бардо. Синтия не являлась тем, что искал Джон, но она была готова измениться ради него. Я задавал Джону ключевой вопрос: “Если бы Син не была беременна в 1962 году, вы бы поженились?” Довольно продолжительное время он думал, а затем ответил: “Это гипотетический вопрос, ведь это событие уже произошло, но, думаю, нет”. У меня сложилось впечатление, что Джон никогда не был на самом деле влюблён, пока он не встретил Йоко Оно. Его во многом не понимали, главным образом, по его собственной вине. Он выстроил кирпичную стену из чистой бравады, чтобы отгородиться в постоянном страхе не соответствовать чему-либо. Он утверждал, что не является жестоким человеком, но я, например, находил его юмор в нескольких случаях весьма мучительным. У тех, кто был рядом с ним, от помощников и до его возлюбленных, был точно такой же суровый выбор – не обращать внимания на его внезапные приступы плохого настроения и язвительные замечания или просто оставить Леннона в покое. Он говорил то, что думал, и имел в виду то, что говорил. Затем он часто стремился к чему-то новому в страхе, что ему будет скучно. Если – как, например, я – вы находились рядом достаточно долго для этого, то вы обнаруживали, что когда он не задирался и не бушевал, Джон мог быть исключительно деликатным. В его характере присутствовала по-настоящему нежная сторона. Он был трудным для раскалывания орешком, но если вы пробивались через защитную скорлупу, то внутри прятался парень с добрым сердцем. В нём также была жилка философа. Он говорил мне: “Мы не умираем до конца, пока не умрёт самый последний человек на земле, который помнит нас”. Хотя и оригинальное, но это довольно мудрое замечание. Я считал Джона запоздалым пижоном и преждевременным панк-рокером, но на протяжении моих первых лет с ним в середине шестидесятых, я не замечал никаких оснований предполагать, что в семидесятых он превратится в проповедника мира и поборника любви во всём мире.
Я помню тот самый случай, когда я сумел впервые ‘прорваться’ к Джону, и завершился долгий период его необъяснимой неприязни по отношению ко мне. Случайно мы оказались единственными оставшимися поздно ночью в одном модном клубе Вест-Энда под названием ‘Спикизи’, на Маргарет-стрит, возле Оксфордской площади. Имеющий входную дверь в форме гроба, ‘Спик’ был любимым прибежищем для героев поп- и рок-музыки тех дней, начиная с ‘Би Джиз’ и Джими Хендрикса и заканчивая ‘Роллинг стоунз’ и Лулу. Это было место, где мы впервые услышали ‘Э уайтер шэйд оф пэйл’, и Пол уговаривал босса клуба Роя Флинна заручиться согласием ‘Прокол Харум’ сыграть для нас вживую.