Джон Р. Р. Толкиен. Биография

Этим соображением поделился с Толкиеном один из его друзей, священник Мюррей. Отвечая на его письмо за несколько месяцев до публикации «Братства Кольца», Толкиен поблагодарил отца Мюррея за тонкое наблюдение и подтвердил, что вложил в образ Галадриэли некоторые свои представления о Деве Марии[149].

Но при анализе религиозных компонентов «Властелина колец» особое внимание следует уделять не персонажам, а скрытому подтексту и временной организации повествования. В приложении Б к «Властелину колец» указано, что Братство Кольца выступило из Ривенделла 25-го декабря. День, в который Фродо и Сэм уничтожили кольцо и положили тем самым начало новой эпохе, по летосчислению Гондора соответствует 25-му марта. Примечательно, что в древнеанглийской традиции (с которой Толкиен, разумеется, был отлично знаком) именно на 25 марта приходится Страстная пятница, день Распятия Христа[150]. Таким образом, главные события в истории уничтожения Кольца и сокрушения Саурона разыгрываются в промежутке от Рождества Христова (25 декабря) до Распятия (25 марта).

Очевидно, что эти даты были введены исключительно ради того, чтобы вложить в книгу религиозный смысл. Толкиен привносит в языческий мир свою веру. Его персонажи действуют в мире, не знающем Христа, но их «со-творец» вписывает их во временную структуру христианской традиции.

Кроме того, называя свои книги католическими, Толкиен, несомненно, имеет в виду пронизывающее их ощущение благодати. Его персонажи действуют в мире, где вера способна творить чудеса. Магия в этом мире вершится не силой воли, а силой веры. Истинная вера в Средиземье преодолевает тяготение реальности, побеждает закон причины и следствия. И несмотря на то, что в книгах Толкиена нет ни Библии, ни крестов, ни алтарей, они действительно исполнены христианского духа. «Властелин колец» повествует не только о борьбе добра со злом, завершающейся победой добра, но и о жертве, искушении, самоопределении и свободе воли. Это хорошо понимал друг и поклонник Толкиена У.Х. Оден, которому принадлежат следующие слова: «‘Властелин колец’ основан на скрытых христианских предпосылках»[151]. А писатель Эдмунд Фуллер был убеждён, что «в этой книге щедро разлита благодать» и «свершаются события во исполнение пророчества»[152].

Должно быть, для Толкиена не было в жизни ничего важнее религии, и это бросалось в глаза всем, кому доводилось пообщаться с ним хоть немного. Христа он привычно именовал «Господом нашим». Он непоколебимо веровал в силу молитвы; он был убежден, что творческое вдохновение «ниспосылается» ему в ответ на молитвы и что молитвы исцеляли его домашних, когда тем случалось заболеть. Один из его друзей, Джорд Сэйерс, вспоминал, что «Толкиен был строжайшим образом привержен римскому католицизму. Он был очень ортодоксальным и очень старомодным»[153]. А сын Толкиена, Джон, ставший католическим священником, рассказывая о своём отце, утверждал, что католицизмом были проникнуты всего его мысли и убеждения[154]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Толкиен чувствовал себя обязанным ввести в мифологию языческого образца тонкий библейско-христианский подтекст.

Ещё одно дорогое сердцу Толкиена убеждение состояло в том, что современная жизнь и технический прогресс пагубны для человечества. Убеждение это не имело ничего общего с политикой и диктовалось глубоким личным отвращением к опасным соблазнам современной жизни. «Он не любил современность, — вспоминал сын Толкиена Кристофер. — Сущностью современного мира для него был механизм. Этот механизм — один из скрытых смыслов, заключённых во ‘Властелине колец’»[155]. В других описаниях он предстаёт ещё более непримиримым противником современности. «Толкиен всегда говорил, … что только глупцы и безумцы способны размышлять о двадцатом веке без отвращения», — вспоминал критик Роджер Сейл[156]. А писатель Пол Коучер утверждал, что «Толкиен стал экологом, защитником необъяснимого, врагом ‘прогресса’, поклонником ручных ремёсел и пацифистом задолго до того, как все эти умонастроения вошли в моду»[157].

Неприязнь Толкиена к двадцатому веку нашла во «Властелине колец» яркое отражение: достаточно вспомнить об обречённых на вымирание энтах — символе минувшей эпохи. И можно себе представить, какое удовольствие должна была принести автору работа над главой «Очищение Шира»!