Джон Р. Р. Толкиен. Биография

До сих пор многие феминистки и другие критики повторяют вслед за Мьюиром, что «Властелин колец» — это «книга для мальчишек». Ничего подобного! В действительности, поклонники «Властелина колец» превосходят в разнообразии читателей большинства других книг, написанных за последние несколько десятилетий. Статистика показывает, что женщины читают его наравне с мужчинами, а девочки — наравне с мальчиками. Писатель Эндрю Николдс так вспоминает о своём первом знакомстве с «Властелином колец», состоявшемся ещё в семидесятые: «Пройдёшься вверх по эскалатору [на Северной линии лондонского метро] — а там с правой стороны вечно стоят девчонки и у каждой в руке раскрытый ‘Властелин колец’»[187].

Всеобщий шок сменился подозрениями. В какой-то радиопередаче критик Марк Лоусон намекнул, что данные опросов были подтасованы, и отчаявшиеся ненавистники Толкиена вцепились в эту соломинку. Оказалось, во всём виноваты интернет и «стада толкиенутых капюшонников»[188].

В попытке отстоять свою правоту «literati» из «Дейли телеграф» решили организовать свой опрос, участникам которого предлагалось назвать любимую книгу и любимого писателя. Любимой книгой у большинства оказался «Властелин колец», а любимым писателем — Толкиен. Эти «новые» результаты подлили масла в огонь, и на устроителей опроса вновь посыпались обвинения в нечестности, но теперь уже не столь громогласные. Два месяца спустя общество «Фолио» провело ещё один опрос исключительно среди своих пятидесяти тысяч членов. В голосовании приняло участие десять тысяч человек. Из них 3270 отдали свой голос «Властелину колец» Толкиена. Второе место заняла Джейн Остин («Гордость и предубеждение», 3212 голосов), а третье — «Дэвид Копперфилд», собравший 3070 голосов.

После этого критики в большинстве своём смущённо умолкли, но закалённая Джермина Грир продолжала бушевать: «С тех пор, как я приехала учиться в Кембридж в 1964 году и наткнулась на целый выводок совершенно взрослых женщин, которые носили платья с рукавами-‘фонариками’, тискали плюшевых мишек и возбуждённо лепетали что-то о приключениях хоббитов, меня стала преследовать кошмарная мысль: что, если Толкиен окажется самым влиятельным писателем двадцатого века? И вот кошмар обернулся явью. Во главе списка, под гордым именем книги столетия, стоит ‘Властелин колец’. Самый ненастоящий в мире роман. В большинстве романов действие разворачивается в каком-нибудь узнаваемом месте и в узнаваемое время; Толкиен выдумывает эпоху, выдумывает место и населяет его целой расой выдуманных существ»[189].

Почему же Толкиен вызывает такую неприязнь у людей, считающих себя знатоками литературы? Быть может, на то имеются какие-то скрытые причины?

И вот в чём, пожалуй, самая большая загадка: что плохого в том, что писатель творит вымышленный мир — «выдумывает эпоху, выдумывает место и населяет его целой расой выдуманных существ»? Кто сказал, что так поступать нельзя? Почему романист не вправе писать о выдуманных вещах? Ведь одна из задач романиста в том и состоит, чтобы ввести читателя в некую иную реальность, — иначе книга будет уже не художественной, а документальной. Даже в самых, образно выражаясь, прозаических художественных произведениях описывается не наша, а некая альтернативная действительность. Кто поставил предел, дальше которого фантазия писателя простираться не может?

Среди собратьев Толкиена по перу книги его всегда оставались немодными. Его современники, писатели вроде Эдмунда Уилсона (интересно, кто его сейчас читает?), предпочитали иметь дело с так называемыми глубокими человеческими чувствами; они всячески подчёркивали, что пишут о «реальных вещах», исследуют человеческую жизнь и помогают читателям лучше понять её. Таким образом, то, что Джермина Грир или Марк Лоусон согласились бы счесть «настоящей литературой», — это книги, посвящённые тому, что они считают важным: нравственным ценностям, природе человека или, на худой конец, таким проблемам-«однодневкам», как спорные вопросы политики или религии. Конечно же, на эти темы написано множество прекрасных, талантливых и гениальных книг; но с точки зрения современного литературного критика, писать обо всём этом можно лишь в определённой манере, диапазон которой весьма и весьма ограничен. И большинство критиков отказываются признать, что «Властелин колец» и «Сильмариллион» Толкиена посвящены именно этим темам. Ведь они написаны не в той манере, которую критики считают единственно правильной!