Читаем Джон Р. Р. Толкин. Биография полностью

Над бескрайними путями хмурой, сумрачной страныГолосов людских не слышно; в дни глубокой стариныСиживал и я у моря, близ изломанной гряды,Внемля громовым раскатам пенной музыки воды,Что из камня изваяла контур башен и колоннТам, где натиску бурунов брег навеки обречен.

Когда Толкин показал это и другие стихотворения Уайзмену, его друг заметил, что они напоминают ему слова Саймонса о Мередите[28], «когда тот сравнил Мередита с дамой, которая сразу после завтрака надевает все свои побрякушки». И посоветовал: «Не перестарайся».

Толкин был более сдержан в стихотворении, где описывается их с Эдит взаимная любовь. Для того чтобы выразить ее, он избрал один из своих излюбленных образов:

Се! Юны мы, но выстояли все жПод стать сердцам, взрастающим в лучахЛюбви немало лет (два древа такВ долине солнечной или в лесуСтоят, сплетая ветви и дышаПрохладной свежестью, впивая свет,Неразделимые); так стали мыЕдины; так, объятия сомкнув,Мы в почву Жизни глубоко вросли.

Среди прочих стихотворений, написанных Толкином в то время, было и «Человек с Луны спустился слишком рано» (в конце концов опубликованное в сборнике «Приключения Тома Бомбадила»). Подобный же «сказочный» сюжет избрал Толкин в «Шагах гоблинов», стихотворении, которое он написал специально для Эдит: она говорила, что ей нравится «весна, цветы, деревья и крошечные эльфики». В «Шагах гоблинов» собрано все то, что Толкин впоследствии так невзлюбил, так что вряд ли стоило бы их здесь цитировать; но это стихотворение отличается непогрешимой четкостью ритма; к тому же оно было напечатано в нескольких антологиях того времени, так что можно считать его первой мало-мальски значимой публикацией Толкина:

Мне вновь туда пора,Где, разгоняя мрак,Волшебные фонарики сверкают.Где шелестит трава,Колышется листваИ птахи меж деревьями порхают;Жужжат в ночи жукиИ вьются мотыльки,К огням чудесным издали влекомы.Вот лепрехон извлекСвой колдовской рожок:Шагают по лесной дороге гномы.О! мерцанье фонарей! О! круженье светляков!О! прозрачных, нежных крыльев трепетанье!О! как легок каждый шаг — легок, звонок каждый шаг!О! как сладко прикоснуться к тайне![29]

Дж. Б. Смит прочел все стихи Толкина и послал ему критический отзыв. Отзыв был в целом положительным, но Смит заметил, что поэтическое искусство Толкина сильно выиграло бы, если бы он читал побольше английской литературы. Смит посоветовал ему ознакомиться с Брауном, Сидни и Бэконом[30]; позднее он порекомендовал Толкину взглянуть на новые стихи Руперта Брука[31]. Но Толкин не внял советам. Он уже выбрал себе собственное поэтическое направление и в указаниях не нуждался.

Вскоре он начал ощущать, что сочинение отдельных стихотворений, не объединенных связующей темой, — не совсем то, к чему он стремится. В начале 1915 года Толкин обратился к своим ранним стихам об Эаренделе и, взяв их сюжет за основу, принялся разрабатывать более обширное повествование. Он показал первые стихи об Эаренделе Дж. Б. Смиту. Смиту стихи понравились, но он спросил: о чем они, собственно? «Не знаю, — ответил Толкин. Постараюсь выяснить». Не «придумать», а именно «выяснить». Он воспринимал себя не как сочинителя истории, а как первооткрывателя древней легенды. И все это — благодаря его личным языкам.

Толкин уже в течение некоторого времени работал над языком, возникшим под влиянием финского, и к 1915 году язык этот в немалой степени усложнился. Сам Толкин считал это «сумасшедшим хобби» и почти не надеялся, что кому-то это будет интересно. Однако временами он писал на этом наречии стихи, и чем больше он трудился над ним, тем больше чувствовал, что оно нуждается в поддержке какой-никакой истории. Иными словами, не может быть наречия без народа, который на нем говорит. Толкин совершенствовал язык: но надо было решить, кому же он принадлежит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Толкинистика на русском

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное