Джон Р. Р. Толкин. Письма

В этой мифической «предыстории» бессмертие, или, точнее, долгожительство, сопоставимое с жизнью Арды, было частью врожденной натуры эльфов; то, что за пределами Конца, не явлено. Смертность, то есть короткий жизненный срок, несоотносимый с жизнью Арды, считается частью врожденной натуры людей; эльфы называют смертность Даром Илуватара (Господа). Однако следует помнить, что с мифологической точки зрения эти предания не антропоцентричны, но эльфоцентричны{В повествовании, как только содержание становится «историческим», а не мифическим, будучи, по сути дела, человеческой литературой, центр интереса по необходимости смещается к людям (и их взаимоотношениям с эльфами или другими существами). Мы не можем писать историй про эльфов, которых мы не знаем изнутри; а если попробовать, то мы просто-напросто превращаем эльфов в людей. — Прим. авт.}; и люди в них появляются спустя, по-видимому, очень много времени после их Прихода. Так что здесь представлен «эльфийский» взгляд на вещи, который не обязательно должен свидетельствовать за или против таких убеждений, как христианские, касательно того, что «смерть» является не частью человеческой природы, но наказанием за грех (бунт), результатом «Падения». Этот взгляд следует воспринимать как эльфийское осмысление того, чем смерть— непривязанность к кругам мира — должна ныне стать для людей, каковы бы ни были ее источники. Божественное «наказание» является одновременно и божественным «даром», если его принять, поскольку цель его — высшая благодать и через беспредельную изобретательность Творца «наказания» (то есть изменения в замысле) обернутся благом, иначе недостижимым: возможно, «смертному» (как сказал бы эльф) назначена судьба более высокая, нежели долгожительство, пусть до поры она и сокрыта. Таким образом, пытаться при помощи каких-либо средств или «магии» вернуть долгожительство — высшее безрассудство и грех «смертных». Долгожительство или фиктивное «бессмертие» (истинное бессмертие — за пределами Эа) — главная приманка Саурона; малых она превращает в Голлумов, а великих — в Кольцепризраков.

В эльфийских легендах отмечен странный случай, когда эльф попытался умереть (Мириэль, мать Фэанора); это привело к катастрофическим последствиям и повлекло за собою «Падение» Высоких эльфов. Эльфы не были подвержены недугам, но могли быть «убиты»: то есть тела их можно было уничтожить или изувечить так, что к поддержанию жизни они становились непригодны. Но это естественным образом к «смерти» не приводило: они восстанавливались, возрождались и со временем вспоминали все, что было в прошлом: они оставались «самими собой». Однако Мириэль пожелала отказаться от бытия и возрождение отвергла.

{[Примечание, по всей видимости, добавленное позже: ] Также эльфы (и не поддавшие ся злу нуменорцы) считали, что «хороший» человек умирает или должен умереть добровольно, с доверием отказываясь от жизни, прежде чем его принудят (как в случае с Арагорном). Возможно, такова была природа человека непадшего; хотя принуждение ему не угрожало; он желал и просил позволения «пойти дальше», к высшему состоянию. Успение Богородицы, единственного непадшего человеческого существа, можно воспринимать как в определенном смысле просто восстановление благодати и свободы вне падения: она попросила о том. чтобы ее приняли — и была принята, поскольку на Земле свою функцию исполнила до конца. Хотя, конечно же, даже будучи непадшей, она не принадлежала к миру «до Падения». Ее судьба (которой сама она содействовала) была куда выше, нежели оказалась бы судьба любого «человека», если бы Падения не случилось. Кроме того, немыслимо, чтобы ее тело, непосредственный первоисточник Господа Нашего (при отсутствии иных физических посредников) распалось бы или «разложилось»; и, конечно же, никак не могло долго пробыть отдельно от Него после Вознесения. Разумеется, вовсе не предполагается, что Мария не «старела» обычными для ее народа темпами; но, конечно же, этот процесс никак не мог дойти до дряхлости или утраты живости и красоты; этого бы просто не допустили. В любом случае, Успение так же отличается от Вознесения, как воскрешение Лазаря от (само)Воскресения. — Прим. авт.}