Джон Р. Р. Толкин. Письма

В 1911 году, обучаясь в бирмингемской школе короля Эдуарда, Толкин и трое его друзей, Роб Джилсон, Джеффри Смит и Кристофер Уайзмен создали неофициальный полутайный клуб под названием ЧКБО — эта аббревиатура расшифровывалась как «Чайный Клуб и Барровианское общество» и намекала на их «незаконные» чаепития в школьной библиотеке и в универсаме Бэрроу рядом со школой. Закончив школу, члены ЧКБО продолжали тесно общаться; в декабре 1914 г. на лондонской квартире Уайзмена состоялся «Совет», после которого Толкин с энергией взялся за сочинение стихов; сам он считал, что это — следствие общности идеалов и взаимной поддержки в ЧКБО. На тот момент Уайзмен служил в военно-морском флоте, Джилсон и Смит были отправлены на Сомму; сам Толкин прибыл на те же позиции как связист в составе 11-го батальона ланкаширских стрелков как раз к тому моменту, как 1 июля войска союзников пошли в наступление. В тот день Роб Джилсон погиб в бою, однако остальные члены ЧКБО узнали о его смерти лишь спустя несколько недель. Джеффри Смит сообщил об этом Толкину в коротенькой записке, а позже переслал ему письмо от Кристофера Уайзмена.

12 августа 1916

11 батальон ланкаширских стрелков, БЭВ^{5}, Франция

Дорогой мой старина Джеффри!

Огромное спасибо за письмо Кристофера. Я с тех пор много передумал — и мысли эти по большей части в слова не облечешь, до тех пор, пока Господь снова не сведет нас вместе, хотя бы ненадолго.

Я не согласен с Крисом — хотя, конечно же, Крис не то чтобы многословен. От всей души соглашаюсь с подчеркнутыми тобой абзацами, — и, как ни странно, никоим образом — с той частью, что сам я отметил и прокомментировал. Я ходил в лес — мы опять стоим лагерем, после второй вылазки в окопы, причем в том же самом месте, где мы с тобой встретились, — и вчера вечером, и накануне тоже, и долго сидел там и думал.

Не могу избавиться от твердой уверенности, что не следует ставить знак равенства между тем величием, что снискал себе Роб, и величием, в котором сам он сомневался. Робу отлично ведомо, что я абсолютно искренен и никоим образом не предаю свою любовь к нему, — а любовь эту я теперь, когда его в нашей четверке не стало, с каждым днем осознаю все отчетливее, — говоря, что ныне я верю: если величие, которое со всей отчетливостью подразумевали мы трое (подразумевали как нечто большее, нежели только святость или только благородство) и в самом деле удел ЧКБО, то смерть одного из членов клуба — не более чем жестокий отсев тех, кто для величия не предназначен, по крайней мере в прямом смысле этого слова. Дай Господи, чтобы это не прозвучало самонадеянностью, — воистину, сейчас смирения у меня поприбавилось: я ощущаю себя куда более слабым и жалким. Величие, о котором я говорю, — это величие могучего орудия в руках Господних: величие вдохновителя, деятеля, свершителя великих замыслов или хотя бы зачинателя деяний крупных и значимых.