Жизнь — штука простая, доложу я тебе, и чем ты злее, тем она проще. Добрые люди не могут спокойно жить. Они маются, думая, чем обернется каждое их слово, каждый поступок, а когда маета кончается, выискивают новый повод. За то время, которое они на это тратят, можно корову научить танцевать. Так было и с доном Хорхе: пока он раздумывал и размышлял, как бы убедить противника в своей правоте, тот, не будучи хорошим человеком, дал дону Хорхе пистолем по голове.
Дон Хорхе, само собой, отключился и как подкошенный рухнул на землю, а когда очнулся, слуги брата уже натягивали веревку на ближайшем суку. Брат надел дону Хорхе на шею петлю.
— Так ты должен был уже умереть, — сказал я ему. — Однако для трупа чересчур бодрый.
Впрочем, на бедняка он тоже не походил. Кожа смуглая, что свойственно его племени, но не обветренная, борода без ухода разрослась, глаза с прищуром, словно он видел перед собой те богатства, о которых упомянул. Зубы у него были все целы — он показал их, рассказывая о своем золоте. Он даже не исхудал, только щеки немного ввалились, хотя добрый кок быстро вернул бы ему прежний вид.
— Я должен был умереть уже дважды, — произнес испанец чуть ли не гордо. — Один раз в петле, а другой — в этом трюме.
Корабль накренился, и мы перебрались в носовую часть. Я смог получше разглядеть моего богача, который теперь показался мне призраком, будто стал бесплотнее на свету. Сложения он был худощавого, хотя в трюме выглядел крепышом. Когда нас озарило солнцем — клянусь, через него можно было видеть насквозь.
Я схватил испанца за руку — вялую плеть из кожи и костей — и поволок вперед. Должно быть, он и впрямь был богат. Все богачи такие вот вялые и изнеженные, и твой король — тоже. Едва он продолжил рассказ, гакаборт треснул и испанец бросился вперед, чуть ли не мне в объятия.
— Я провисел на том дереве часа три, не меньше, — произнес он и показал отметины от веревки на тощей шее. — Хотя мне казалось, что прошла целая вечность. Я обвил ствол ногами, да так все три часа и не отпускал.
— Да ладно, тебе и прутика не удержать, — заметил я и окрестил его лживым испанским псом.
— Потом я увидел ангела, — продолжил он. — На коне и с топором в руках.
Ангел оказался его дамой сердца. Дон Хорхе сказал, что она протянула ему топор — перерубить веревку. Так он и освободился.
— Отличный конец для твоей сказочки, — усмехнулся я. — Правда, он не объясняет, как ты оказался в трюме этой посудины весь в целях.
— Золото, англичанин! — вскричал он. — Вспомни о золоте! — Он схватил меня за руку — пальцы сомкнулись вокруг нее лишь на четверть. Я стряхнул его с себя и сказал, что если он намерен прожить чуть дольше, пусть говорит о золоте. Прикончить его я всегда бы успел.
Итак, той же ночью дон Хорхе пришел к дому брата-недруга. Брат сидел за письменным столом, склонившись над пергаментом. В комнате горели две свечи, на столе стоял кубок с вином — вот что увидел дон Хорхе, когда прокрался в дом с кинжалом в рукаве.
Быть может, брат увидел его отражение в окне, или услышал шаги, или почувствовал холодок — так или иначе, он обернулся, но поздно. Дон Хорхе ударил его тяжелым кубком по голове.
Будь мой испанец пиратом, брату пришел бы конец прямо там.
— Я вынул кинжал, — рассказывал Дон Хорхе, — и тут ее брат взмолился, чтобы я его пощадил. Он посулил мне все свои богатства. Все свое золото, англичанин, сотни дублонов. Огромное состояние, — добавил он и выплюнул воду, которой успел наглотаться.
Мы с ним выбрались сквозь главный люк на верхнюю палубу. «Сан-Кристобаль» устремил бушприт к небесам, а кормой уже погрузился в пучину. Палуба трещала под тяжестью набранной воды. Я велел испанцу хвататься за булинь.
— Он проводил меня в винный погреб, — продолжил дон Хорхе. — Там было множество бутылей и бочек на полках и в штабелях. Сотни бутылей. Бочек без счета. А в одной из них — золото, клад… — Тут он умолк, ибо раздался ужасающий грохот, словно небесный судия обрушил на корабль карающий молот: фок-мачта упала на палубу. Брам-стеньга еще некоторое время раскачивалась взад-вперед, а потом рухнула ярдах в пяти от нас с испанцем. — Корабль вот-вот потонет! — вскричал он.
— Точно, — ответил я. — Следующей рухнет стеньга. А потом дьявол затянет нас обоих на дно.
Испанцу не терпелось убраться подальше со злополучной посудины, но он еще не все рассказал о сокровище, а я намеревался остаться на месте, покуда нас не захлестнут волны.
— Мы никуда не уйдем, испанец. Я привяжу нас булинем к последней стоящей мачте. Мы останемся, потому что я еще не услышал все о золоте.
— Во имя неба, это верная смерть! Мы умрем, если тотчас не уберемся отсюда!
— Это ты умрешь, испанец, а я еще поживу. Тебе грозит смерть, не мне.