Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

Все это время я сражался с лихорадкой и победил. Мы стояли на кромке борта и рубили друг друга наотмашь. Вот, доложу тебе, была схватка — никто не выдержал бы. Уж если я справился с этой напастью, то с тобой и подавно разделаюсь.

Не минуло и десяти дней после нашего с Эдвардом расставания, как Соломон меня проклял.

— Семь румбов к ветру, курс норд-вест, — скомандовал я Бонсу, беря курс на остров. Бонс повернул штурвал. И тут Соломон добавил:

— И на семь румбов ближе к дьяволу!

Я, помнится, рассмеялся:

— Мы и так уже на него держим курс. Если потонем, то все сразу — и я, и ты, и прочие деревянные святоши с моего корабля. Помирать — так вместе.

Я подождал, и он не подвел — попросил, как водилось, дать ему свободу. Я, как водилось, отказал.

— Сперва ты меня проклинаешь, отправляешь к дьяволу, а потом просишь об одолжении? Не дождешься, — ответил я, не удостоив его взглядом. Знал, что он был готов пробуравить меня глазами до дыр.

Я отвернулся от Соломона и заговорил с Бонсом: приказал залечь в дрейф из-за встречного ветра. Бонсова грива взметнулась вперед и вверх, пока он крутил штурвал, а потом улеглась, словно устала. Налетел ветер, и я опять велел Бонсу убрать паруса и ложиться в дрейф.

Ныне Бонс, можно сказать, освободился от земных оков, и преследует его кое-кто похуже нас с тобой или суда лорда-канцлера. Ни я, ни мое перо, ни этот кусок пергамента не в силах дать представление о Билли Бонсе. Пергамент слишком бледен, чтобы передать красноту его лица; перо не пляшет так же бойко, как он. Бонс был пропойца, но вместе с тем славный пират — может, один из лучших морских бродяг, каким приходилось втыкать шпагу в чью-то печенку. Никаких перьев не хватит, чтобы поведать о его разбойничьей удали. Эти записи — вот все, что теперь осталось от нашего Бонса, а кроме них, ты ни строчки о нем не найдешь.

Я буду его ходатаем перед тобой. Для тебя Бонс был только пьяницей, неуклюжим увальнем. Но видел бы ты, как он валит троих одним взмахом сабли! Посмотри на него сейчас, в моей памяти. Вот он разворачивается и отправляет еще троих к праотцам.

Защищать его честь — дело несколько утомительное, но я все же закончу. Закончу, хотя меня снова забирает лихорадка. Я весь полыхаю — от трюма до флагштока.

Как-то при мне Бонс швырнул подзорную трубу через всю палубу, стоя у транцев, и попал Пью прямиком меж глаз.

Ты видел его размазней, что твой пудинг, а я — крепким и отважным малым. Верно говорили, что Билли Бонс родился в бочонке с ромом.

И снова передо мной встает Соломон. Он вернулся после вахты у гакаборта.

Жар обугливает мне потроха. Одному из нас суждено болтаться в петле, друг мой, и если им окажусь я, для лихорадки это будет жестоким ударом.

* * *

Маллет сказал, что мы проплываем Азоры, Он увидел голубой берег острова Пику, а я возразил, что ни Пику, ни прочие острова не могут быть голубыми и что Азоры немало моряков заманили своей красотой на прибрежные скалы. Ими следовало бы восхищаться. Они так же коварны, как составитель шифров.

Впрочем, может, мы и у Азор, хотя я и держал курс к южным морям — ведь именно там лежит продолжение моей истории. Эдвард, как я полагал, все еще плавал где-то на севере, в то время как мы направлялись на юг, в тихие воды. Поэтому я удивился, когда вместо спокойного моря угодил в шторм, а после встретил не кого иного, как Эдварда, — там, куда шел сам. Итак, это рассказ о «Любезности», шторме, штурвале и капризах ветров, которые занесли нас на остров Сокровищ. И именно Соломон, сам того не ведая, помог мне узнать истинное название этого острова.

В южных морях мы захватили корабль — английское судно «Любезность». Трудно придумать менее подходящее имя для этого корабля, поскольку мы превратили его в сущую ладью смерти. Все его моряки отдали концы. Они выглядели сущими щеголями, если можно так сказать о мертвецах — синие куртки, шапочки с помпонами, — и купались в роскоши. Чего там только не было: деревянные миски, кресла, перечницы, фитильный пайник ручной работы, скрипка, крышка от бочонка (за нее уцепилось целых девятеро), фляги и фляжки. Была там жестянка с расколотыми кремнями, фонари, свечи, посуда, пули, поленья, склянки с лекарствами, вьюшка лага, лот и боек. Еще на корабле нашлись два превосходных топора и полукулеврина.

Мы смели все это добро подчистую, после чего подняли за вертлюги пару фальконетов и втащили их на борт вместе с лафетом от полукулеврины. Пушку брать не стали, потому что не сумели освободить ее от крепежа. Впрочем, палубный настил ободрали начисто — в море хорошая древесина всегда пригодится.