Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

Мне не терпелось показать себя в чем-то кроме стряпни, поэтому я упражнялся со шпагой и ждал удобного случая.

Мы зашли в тихие воды и сидели на палубе, словно чайки в жару, когда Черный Джон вдруг гаркнул: «Двойной ром!» — что означало: «торговое судно на горизонте».

Соленые бродяги забегали, задавая свободные концы и готовя оружие, пока Черный Джон красовался на шканцах с подзорной трубой. Мы держали курс прямо на корабль — голландский торговец. На борту — вот смех — стояли офицеры при полном параде, в то время как мы шатались по пояс голые, в рваных штанах.

Не успели они сообразить, что к чему, как мы на них насели, «Линду-Марию» развернули, паруса спустили и приготовились к абордажу, в то время как на голландце все сбились у спасательного леера, дожидаясь приказа капитана. Когда он скомандовал привестись к ветру, было уже поздно: мы подрулили вплотную к борту и зацепились крюками за мачты. Этого было довольно, чтобы скрепить наши корабли, и пока они топтались на месте, мы перепрыгнули к ним на борт и обрубили снасти. Парусина сползла вниз и накрыла полкоманды. Пью, осклабив все гнилые зубы, перепрыгнул на борт голландца и стал тыкать шпагой сквозь парус, разя застрявших под ним моряков. Он скакал по парусине, коля направо и налево и упиваясь каждым воплем, пока не запыхался, после чего уселся на рифах. Но вот под парусом опять кто-то зашевелился. Пью вскочил, вонзил шпагу в бугор и услышал последний предсмертный вопль.

Мы бились с голландцами клинок к клинку и немало их отправили на тот свет, однако пятеро наших отличились больше других.

Кровавый Билл, разинув рот и выкатив глаза, сразу ломанулся вперед. Он прошел по палубе, как лот, рассекая не волны, а врагов. Наши бросились врассыпную: никто не поручился бы, что Билл отличит своего от чужого и захочет ли отличать.

Бонс схватил по сабле в руку и дрался с двумя, а то и с тремя зараз и неизменно побеждал. Он был пьян — я уверен. От него несло ромом с корицей, да и ухмылялся он не как трезвый. Один раз к нему направились четверо голландцев. Бонс опорожнил какую-то бутыль и, не успев губ утереть, порубил всех, кто осмелился спуститься за ним.

Квик, хоть я его не переносил, дрался хорошо. Я внимательно следил за ним и запоминал: как он нападает, как парирует, как стоит и куда двигает окорока. Ему, конечно, было далеко до Кровавого Билла или Бонса, но шпагу держать он умел.

Твой капитан, Джон Сильвер, обнаружил тогда, что убивать голландцев на удивление просто. Я дрался так, как научил меня Бонс, — даже подобрал второй клинок и сражался обеими руками. Наши заулюлюкали, чтобы меня подбодрить, после того как я заколол двоих одного за другим и решил поиграть с третьим — оттеснил его к рыму, где он и споткнулся. Я велел ему встать. Он струсил, и тогда я заколол его двумя клинками.

Квик подкрался ко мне сзади.

— Мой счет — восемь, — сказал он. — Восьмерых уложил. А ты, Сильвер?

Чуть не забыл, капитан тоже отличился — тем, что командовал битвой со своего корабля. Красовался на баке, как кружево на чепчике, и отдавал приказы. По возвращении каждого похлопал по спине, а Квика удостоил чести поджечь разграбленное судно. Кое-кто из голландцев еще держался на плаву, но потом Пью позабавился с ними, бросая на воду концы и вытягивая обратно, и все, как один, утонули.

Пока Черный Джон пересчитывал добычу, мы смотрели, как полыхает голландец. Каждому досталась доля по выбору капитана. Учитывалось также и то, кто как проявил себя в бою. Я получил чуть больше двух пенсов. Морской пес сказал, что сражался я хорошо, но большая доля мне по возрасту не положена. От голландца поднялось зарево на полнеба.

Потом «Линда-Мария» снова взяла курс на тихие воды, и мы вернулись к прежним обязанностям. Мы обошли Индию, поплавали вокруг Корсики и не встретили ничего, чем можно поживиться. Так и проболтались впустую остаток сезона, пока не вернулись на Малабар. Обогнули весь свет по большой дуге и не нашли ничего, кроме ветра. Капитану и того было довольно. Команда немного поворчала в отсутствие Пью — все знали, что он докладывает Черному Джону каждое слово.

На Малабаре мы завалились в трактир с английским названием «Капитан Флинт», названным в честь попугая, который летал там и любил сидеть у какой-нибудь дамочки на плече. Был он безобиден и почти мил, когда клевал Пью в лысину, а тот прыскал на него элем, чтобы отогнать.

Эль лился рекой. Бонс, прирожденный трактирщик, стоял у бочек и после каждой наполненной кружки опрокидывал еще одну себе в глотку. Если бы он работал на Пила, тот бы вмиг разорился. Мы горланили песни, женщины и Флинт подпевали до тех пор, пока все не разошлись по другим делам. Флинт полетел за Пью и его спутницей, вереща «Пиастры, пиастры!». Пью посмотрел вниз и заметил, что у дамы деревянная нога.

— Полпиастра, — сказал он Флинту. — У нее нет половины того, что мне нужно.

Флинт снова крикнул «Пиастры!», и они сошлись на одном. Попугай слетел на стол и окунул клюв в кружку Пью, празднуя победу.