Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

— А как насчет «Sail'd Canton»?

— Нет такого слова — «sail’d».

— Вы просили не слово, а ответ.

— Есть слово «болван». Есть слово «дубина». Есть слово «простак», «размазня», даже «маменькин сынок».

— Вообще-то два слова, сэр. Буквы нельзя ни прибавлять, ни убавлять.

— Не забудем еще о слове «тупица». Все эти слова к тебе подходят. Ия буду добавлять буквы или убирать, как мне захочется, а сейчас мне захотелось составить твой портрет.

— Тогда я сам отсюда уберусь.

— Уберись за борт.

— С чего это?

— С того, что ты размазня, Маллет. Давай убирайся. Я буду писать. Передай капитану «И последняя икона». С тобой нет смысла делиться загадками. Сейчас, поскольку настроение мое паршивое, я буду писать про убийства.

После этих слов Маллет объявил, что больше не мается животом и готов еще что-нибудь съесть, а заодно попросил повторить то, что предназначалось для капитанских ушей.

— Еще чего, — сказал я.

Да, народу за свою жизнь я перебил изрядно. С ударом моей сабли заканчивались тревоги богачей и тяготы бедняков. Я убивал хозяев и рабов, дам и служанок, благородных и простолюдинов. Все были равны перед моим клинком.

Дэви Доусона тоже я прикончил. Он был капитаном фрегата, а теперь лежит на морском дне, кормит червей. Помню Алана Стиви, некогда штурмана, а ныне — лишь груду костей. Еще среди них был Уильям Тюдор, адмирал, который гонялся за мной по семи морям и почти поймал. Но и его я в конце концов утопил. Тебя, друг мой, ждет та же участь.

Кого я только не убивал — англичан, испанцев, французов и португальцев — моряков всех мастей. Все они одинаковы, когда пустишь им кровь — что кучер, что граф, что лакей, что поденщик. Плотник и суконщик, министр и губернатор мало чем разнятся, если ветер свистит у них между ребер.

Ты боишься меня. Потому и не разговариваешь.

Я убивал трусов и храбрецов, изменников и патриотов.

Кто из них тебе ближе? Ответь.

Помнишь, какую песню я любил распевать? «Рома бутылка, пива глоток, я парус поставлю — и в путь — на восток». Ты услышишь ее еще раз, мой молчаливый друг, перед тем, как я тебя вздерну и верну себе корабль. Бьюсь об заклад, ни ты, ни твои братья по крови сюда не сунутся. Слышишь ты, капитан? Давай же, спустись. Я играю открыто. Пистолет и кинжал со мной, а большего мне не надо.

Здесь есть зеркало. В нем отражается человек с рыжей полу седой бородой. Волос у него на скальпе осталось немного (на зеркале корка соли, так что я могу половины не видеть), но и те рыжие. Еще есть внушительный красный нос, который чует сокровища, а значит — им стоит гордиться. Морщинистое лицо походит на морскую карту, только карта эта написана кровью. Есть и глаза, которым довелось видеть сокровище: большие и тоже красные.

Ты боишься этого старика, и боишься правильно, потому что я убью первого, кто войдет ко мне в дверь. Первого, последнего — всякого. Рома бутылка, пива глоток, я всех вас зарежу, и в путь — на восток.

И ты осмелишься отдать Сильвера под суд? В этих водах нет иного суда, кроме пиратского устава. Это мои воды, значит, это мой суд.

Корабль кренится. Я чувствую малейший его наклон, слышу скрип палуб, поворот руля. Ветер крепчает. Твои люди обивают мачты. Твой мальчишка сказал, ты везешь меня в Англию. Ох уж эта Англия…

«Линда-Мария» тяжело идет по волнам. Она противится тебе, капитан.

Тебе несдобровать.

Моя старушка не повезет меня в Англию. Она верна мне до конца. Волны разбегаются от нее из-за того, кто посмел встать у руля. Это не к добру, сэр.

Лучше скажи своим матросам, что Англии вам не видать.

Это мое море.

Вот и ветер заткнулся. Даже он тебя бросил. Однако судьба спешить не любит, а потому еще остается время выслушать историю Сильвера, продувной бестии, Долговязого Джона Сильвера. Историю о том, как он тебя переплюнул. Как он узнал все секреты Книги Сокровищ и как каждый разгаданный шифр вел его к новому шифру и новой разгадке. Почему Сильвер нашел первый круг? Потому что понял упрямство того, кто загадку создал.

Терпение, сэр.

Держите себя в руках. Я выложу перед вами все отгадки — одну за другой, как портниха выкладывает на стол панталоны.

Еще придет черед потешить свое любопытство. Всему свое время — даже убийству.