Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

Несколько часов спустя по тому же мосту в Альбу-де-Тормес въехал усталый лорд Веллингтон. С ним были полковник де Ланей, заместитель интенданта, красивый молодой человек по имени Фицрой Сомерсет, исполнявший при Веллингтоне обязанности секретаря, и Джонатан Стрендж. Все четверо были в пыли и грязи сражения. Они не спали уже несколько суток. Более того, рассчитывать на скорый отдых не приходилось: лорд Веллингтон намеревался преследовать отступающих французов.

Городок с его церквами, монастырями и средневековыми зданиями отчетливо выступал на фоне бледного неба. Несмотря на Ранний час (была всего лишь половина шестого), жители уже проснулись. По всему городу колокола славили изгнание французов, полки уставших британских и португальских солдат вступали на Узкие улочки, горожане приветствовали освободителей хлебом, фруктами и цветами. Повозки с ранеными останавливались у стен и командиры рассылали людей на поиски больниц и других мест где их могли бы принять. Между тем монахини из ближайшего монастыря уже обходили несчастных и поили их молоком из оловянных кружек. Забывшие про сон мальчишки радостными криками встречали каждого солдата и гордо маршировали за любым кто был не против такого импровизированного парада.

Лорд Веллингтон огляделся, отыскивая кого-то взглядом.

— Уоткинс! — крикнул он, подзывая оказавшегося поблизости солдата в артиллерийской форме.

— Да, милорд?

— Я не прочь позавтракать. Ты случайно не видел моего повара?

— Сержант Джеффорд сказал, что видел, как ваши люди отправились к замку, милорд.

— Спасибо, Уоткинс, — бросил его светлость и продолжил путь со своими сопровождающими.

От замка Альба-де-Тормес мало что сохранилось. В самом начале войны французы взяли его в осаду, в результате которой он весь, за исключением одной башни, превратился в руины. Там, где некогда в невообразимой роскоши жили герцоги Альба, теперь гнездились птицы и дикие звери. Чудесные итальянские фрески, былая гордость замка, изрядно поблекли от непогоды. Трапезная под открытым небом была лишена многих привычных удобств, а посреди нее уже успела вырасти молоденькая березка. Впрочем, все это нисколько не смущало слуг лорда Веллингтона, которым доводилось обслуживать его светлость и в куда более странных местах. Установив под березкой стол, они покрыли его белой скатертью. В тот момент, когда Веллингтон со спутниками подъехал к замку, на столе уже расставляли тарелки и блюда с хлебом, испанской ветчиной, абрикосами и свежим маслом. Повар его светлости жарил рыбу, приправлял специями почки и варил кофе.

Четыре джентльмена сели за стол. Полковник де Ланей заметил, что уже и не помнит, когда в последний раз ел. Кто-то согласился, и за столом надолго воцарилась тишина: все сосредоточено приступили к поглощению пищи.

Едва они немного насытились и возобновили разговор, как появился майор Грант.

— А, майор! — воскликнул Веллингтон. — Доброе утро. Садитесь и позавтракайте с нами.

— Охотно, милорд, но прежде позвольте сообщить вам некоторые новости. Сдается, французы потеряли шесть пушек.

— Пушки? — Его светлость не выразил особенного интереса. По крайней мере сообщение майора не отвлекло его от почек. — Конечно, они потеряли сколько-то пушек. Сомерсет! — Он повернулся к секретарю. — Сколько французских пушек мы захватили вчера?

— Одиннадцать, милорд.

— Нет, нет, ваша светлость. Прошу прощения, вы неверно меня поняли, — заметил майор Грант. — Я не о пушках, захваченных в битве, а о тех, что еще не побывали в сражении. Генерал Каффарелли отправил эти орудия французской армии, но они не прибыли к бою. Точнее, не прибыли вообще. Зная о ваших успехах, милорд, и неудачах французов, генерал очень торопился и составил эскорт из тридцати первых попавших под руку солдат. Как это часто бывает, спешка к добру не привела: десять из тридцати оказались неаполитанцами.

— Неаполитанцами? Вот как?

Де Ланей и Сомерсет обменялись многозначительными взглядами, и даже Стрендж позволил себе улыбнуться.

Дело в том, что хотя Неаполь и входил в состав Французской империи, неаполитанцы ненавидели французов. Насильно завербованные молодые неаполитанцы при первой же возможности дезертировали или переходили на сторону врага.

— А что же другие солдаты? — поинтересовался Сомерсет. — Они ведь должны были приглядеть за неаполитанцами?

— Другие ничего не успели, — сообщил майор Грант, — поскольку все мертвы. В данный момент в лавке одного старьевщика в Саламанке лежат двадцать пар военной обуви и двадцать французских мундиров. На последних отчетливо виды следы, оставленные, по-видимому, итальянским стилетом, и пятна крови.

— Итак, орудия сейчас находятся в руках банды итальянских дезертиров, если я правильно понял? — спросил Стрендж. — Ичто они будут с ними делать? Затеют собственную войну?

— Нет, нет! — покачал головой Грант. — Они собираются продать пушки. Разумеется, по самой высокой цене. Либо вам, милорд, либо генералу Кастаносу.

(Так звали главнокомандующего испанской армией).