Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

— Как! Чтобы судей консультировал истец и его слуга? Немыслимо! Это противно правосудию!

Мистер Норрелл заморгал.

— А иначе где гарантии, что другие волшебники не станут мне противоречить и ставить под сомнение мой авторитет?

— Мистер Норрелл, не дело суда — любого суда — превозносить мнение одного человека над мнением других! Ни в магии, ни в какой другой сфере деятельности. Если кто-то из волшебников не согласен с вами, спорьте. Докажите, что вы правы, как доказываю я в политических дискуссиях. Спорьте, выступайте в печати, практикуйте, научитесь жить, как я — под огнем постоянных нападок. Так, сэр, принято в Англии.

— Но…

— Мне жаль, мистер Норрелл. Разговор окончен. Правительство Великобритании благодарно вам. Вы оказали стране неоценимые услуги. Мы чрезвычайно высоко ценим вас, однако то, о чем вы просите, — невозможно.

Как и предсказывал Стрендж, эта история бросила тень и на него, и на мистера Норрелла. В конце концов, Дролайт был очень близок к ним. Ситуация подсказала тему неутомимым карикатуристам Джордж Крукшенк[52+] изобразил мистера Норрелла, выступающего с речью о благородных целях волшебства; за его спиной Стрендж диктует слуге расценки на услуги, а тот записывает мелом на доске: «Убийство случайного знакомого — двадцать гиней. Убийство близкого друга — сорок гиней. Убийство родственника — сто гиней. Убийство супруга — четыреста гиней». На карикатуре мистера Роулендсона[12+] состоятельная дама прогуливается, держа на поводке пушистую собачку. Знакомые восхищаются: «Какой песик, миссис Фаулкс! Просто душка!» Дама отвечает: «Действительно, душка! Это мистер Фаулкс. Я заплатила мистеру Норреллу пятьдесят гиней, чтобы он сделал моего мужа послушным и ласковым, и вот результат!»

Само собой, все эти карикатуры и язвительные заметки в газетах нанесли английской магии ощутимый урон. Теперь ее называли не защитой нации, а орудием зависти и злобы.

А что же с людьми, которых обманул Дролайт? Как они отнеслись к тому, что с ними случилось? Мистер Пелгрейв, древний, больной и злой старик, который рассчитывал жить вечно, собирался подать на Дролайта в суд за мошенничество, но неожиданно умер. Дети и наследники, как выяснилось, ненавидели мистера Пелгрейва и только порадовались, узнав, что его последние дни были исполнены отчаяния. Дролайт мог не опасаться преследования со стороны мисс Грей и миссис Буллворт — друзья и родственники первой не позволили ей участвовать в пошлом скандале, а вторая давала Дролайту такие заказы, что сама вполне могла оказаться под судом. Оставались Гатком и Тантони, пивовары из Ноттингемшира. Мистер Гатком, как деловой человек, захотел вернуть деньги и послал в Лондон судебных приставов. К сожалению, мистер Дролайт не мог вернуть деньги, потому что давно их потратил.

Вот тут-то и начались у Дролайта настоящие неприятности. В темном небе появилась Немезида и расправила над его головой грозные крылья. Он никогда не был богат, даже наоборот. Жил в основном в долг, на деньги, взятые у друзей. Иногда он выигрывал в карты, но чаще уговаривал молодых простаков включиться в игры, и когда те проигрывали (а проигрывали они всегда), Дролайт задушевно брал их под локоть и вел к ростовщику, приговаривая: «Я не стал бы рекомендовать вам никого другого — они дерут безумные проценты. Мистер Баззерд — решительно не такой. Это добрый старый джентльмен. Для него одалживать деньги — не бизнес, а, скорее, благотворительность. Он не может без боли в душе смотреть на благородного человека, который оказался в затруднительном положении!» Приводя юнца в логово заимодавца, Дролайт знал, что получит четыре процента годовых с долга, если затянет в пучину простого обывателя, шесть процентов — за отпрыска виконта или баронета и десять — за благородную поросль графских и герцогских домов.

Слух о том, что Дролайт под следствием, быстро разнесся по Лондону. Портные, шляпники и перчаточники забеспокоились и принялись требовать старые долги. Внезапно суммы, которые он рассчитывал выплатить через четыре-пять лет, сделались срочными. В двери его дома стучали люди с грубыми лицами, не понимающие юмора. Знакомые советовали ему бежать за границу, но Дролайт еще верил, что все образуется, что в Лондоне у него есть друзья. Он надеялся, что мистер Норрелл будет великодушен, что Ласселлз, добрый друг Ласселлз его не покинет. Обоим Дролайт послал записки с просьбой одолжить четыреста гиней. Мистер Норрелл не ответил, Ласселлз письмом уведомил, что взял себе за правило никогда и никому не одалживать денег. Во вторник утром Дролайта арестовали как несостоятельного должника, а в пятницу он уже находился в тюрьме при суде королевской скамьи.

Как-то вечером в конце ноября, через неделю после всех этих событий, Стрендж и Арабелла сидели в гостиной своего дома на Сохо-сквер. Арабелла сочиняла письмо, а Стрендж рассеянно теребил волосы и размышлял о чем-то, уставившись взглядом в пустоту. Внезапно он поднялся и вышел из комнаты.

Примерно через час он вернулся, неся в руках исписанные листы.

Арабелла подняла голову.