Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ)

Честно говоря, в шестьдесят пятой школе я таких уродов не наблюдал. Трущобы «миллионки» плодили соответствующий быту «контингент». Бытие, млять, определяет сознание, мать его… А какое может быть сознание у детей, выросших с помойным ведром в руке в следствии отсутствия в доме канализации и наличии выгребной ямы и туалета типа сортир во дворе. С соответствующим ароматом летом и ледяными горками своеобразной формы и в основном коричневого цвета.

Даже там, где в прошлой жизни жил я, была цивилизация в виде канализации и водопровода. А это, между прочим, всего в пятистах метров от трущоб «миллионки». Ну конечно, те дома были построены элитой дореволюционного города и даже после освобождения Приморья от интервентов и белогвардейцев в тысяча девятьсот двадцать пятом голу, там проживал контингент, приближённый к власти. На 'миллионке же и при советской власти долгое время жили китайцы. А в впоследствии работники железной дороги.

С тех пор бить меня пытались несколько раз. Причём стали «пасти» возле дома и по дороге от спорткомплекса «Динамо». Юдин обратил внимание на синяки, ссадины и рассечения, возникающие с регулярностью раз в две недели, и решился на беседу.

— Бьют? — как-то спросил он.

— Пытаются, — вздохнул я.

— Часто?

— Часто.

Юдин внимательно осмотрел меня.

— Тебя это не беспокоит? — удивился тренер.

— Не а, — скривился я. — Я воспринимаю драки, как спарринги. Как возможность потрениоваться.

— То-то ты не полностью выкладываешься на тренировках, — хмыкнул Юдин. — Силы бережёшь на заключительный раунд?

— Примерно так…

Юдин помолчал и сказал:

— Драка это не спорт, Женя. А уличная драка, это совсем не спорт. В уличной драке могут зарезать. Тут сложный район. Ты ничего не подумай, но я вынужден написать заявление в милицию. Имей это ввиду.

И Юдин написал, и участковый приходил опрашивать меня, и я сдал всех, кто меня пытался бить. И на меня написали четыре встречных заявлений. И меня снова пытались бить, и били, мать их так…

Хорошо, что к концу апреля эта «свистопляска» и «танцы с бубнами» прекратились. Прекратились после того, как Роман, в очередной раз приехавший из своей Молдавии, и увидевший меня в «плачевном» состоянии не пообщался с какими-то, как он сказал, «людьми». И, честно говоря, я не знаю, лучше ли он для меня сделал, или хуже. Но, откровенно говоря, драться и оглядываться по сторонам я уже притомился.

Сразу после концерта, посвящённого празднованию Дня Победы, нас пригласили в крайком и вручили почётные грамоты: «За активное участие в концерте, посвящённом…». Пригласили, поблагодарили, пожали руки и всё. Ребята расстроились.

— А что вы хотели? Такова планида музыкантов. Повеселил и пошёл на*уй, не надоедай, — «успокоил» я своих товарищей. — Имейте это всегда ввиду. Не мир крутится вокруг нас, а мы вокруг мира. Как бы это не казалось нам иначе.

— Творчество — это когда ты сытый играешь музыку или рисуешь в своё удовольствие, — сказал и вздохнул я, вспоминая свой особняк со «всеми удобствами». — А если ты ублажаешь власть имущих — это не творчество, а скоморошество. А поэтому не надо обижаться или расстраиваться от невнимания к нашим персонам. Наоборот… Отвернулись отцы-командиры от нас и слава, извиняюсь, Богу. Значит, никуда не пошлют. И если мы не будем надоедать, будут иметь нас ввиду. Это для нас подобные выступления что-то необычное и значимое. Для них — одно из многих в календаре мероприятий. А мы должны воспринимать его, как событие, дающие что-то лично нам: опыт, например. Вот эту грамоту можно будет показать кому-нибудь.

— Столько мондячить и задарма? — обиженным тоном спросил Гриша. — Ведь обещали что-то.

— Обещали, значит — дадут, — пожал плечами я.

И вправду дали. Аж по двадцать рублей, которые за меня в филармонии получил Семёныч.

Мой друг — цыганский барон тоже присутствовал на концерте, активно нам аплодировал, а потом встретил меня, когда я вышел из краевого комитета партии. Он сидел в чёрной волге, припаркованной рядом с «буханкой» в которой лежала наша аппаратура и инструменты. Буханку выделила Ирина Григорьевна, тоже присутствовавшая на концерте, и сильно удивившаяся нашему с Романом знакомству.

После крайкома мы поехали ко мне домой на улицу Семёновскую, где весело отметили первое выступление. Кроме нашей музыкальной команды присутствовали Роман и Ирина Григорьевна. Увидев их, сидящими рядом, мне показалось, что они брать и сестра. Потом я вспомнил, что и отчества у них одинаковые и спросил:

— Что-то меня терзают смутное подозрение, а не родственники ли вы?

— Вы, Женя, будете смеяться, но таки да! — С еврейским акцентом сказал Роман. — Эта Ирина Григорьевна… Она мне сестра.

— Так это ты тот цыганский барон, что не хочет выдавать за Женю свою Танечку?

Я взвился.

— Что значит: «он не хочет»⁈ Это яне хочу!

Они оба рассмеялись.

— За кого выдавать Танечу? За нашего Женьку? — удивилась Лера, чуть осоловевшая от шампанского. — Он же ещё маленький. Или нет? Что-то я уже запуталась…

— Маленький-маленький, — пробубнил я. — Отстаньте вы уже от меня с вашими свадьбами-женитьбами. До восемнадцати лет чтобы не подходили.