Джони, о-е! Или назад в СССР-3!

— Обалдеть! — вырвалось у Буйнова. — Особо важных персон. Кому сказать, не поверят. Тогда мне — однозначно.

— И мне!

— И мне!

— И мне!

— А вы, Машенька, ничего не перепутали? — спросил я настороженно.

— Я никогда ничего не путаю, — так же горделивоо произнесла комендант Дома Кльтуры МГУ.

Театр МГУ меня снова поразил величием и мраморным великолепием.

— Тут лебединое озеро играть, а не рок, — подумал я, взойдя на сцену и оглядывая зал.

— О! — выдохнул я в зал, напрягая нижний резонатор.

— Охрененная акустика! — восхитился Саша Буйнов. — Тут, чтобы зал качнуть, и стоваттников хватит.

Пока студенты, тихо переговариваясь, рассуждая, кого это к ним занесло, затаскивали аппаратуру, мы осматирвали сцену, её коморки и гримёрки со складом атрибутики.

— Мест на тысячу, — уверенно сказал Саша Барыкин, оглядывая зрительный зал. — Солидная площадка. Не уж-то разрешат шумнуть?

Тут появился Виталик, он оставался за старшего на разгрузке.

— Закончили, шеф, — сказал он. — Никто не забыт и ни что не забыто. Грузовик отпустил, всё равно он, собака дикая, везти наши вещи отказался.

— Перегрузите в автобус. Мы уже договорились.

— Ок-кей! Тут тимуровцы свою помощь предлагают в расстановке аппаратуры. Допустим? Иногда бывает полезно.

— Пусть будут. Пуст фамилии напишут.

Мальчишки — их было десятеро — потолклись в сторонке и принесли список. Я взял и спрятал в карман.

— А вы что за группа? — спросил один из них.

— Что играете?

— «Земляне», — сказал Буйнов. — Музыку играем.

— На ящиках бирки иностранные… Вы из-за границы приехали?

— Прямо из Парижу. Проездом в Казань! — Буркнул тот же Буйнов.

Ребята насторожились, а потом расплылись в улыбках.

— Это вы «двенадцать стульев» цитируете, — сказал один.

— Гуманитарий, что ли? — спросил Саша.

— Филологи, — улыбнулся другой студент.

— Вот повезло-то как сразу, — тихо проговорил Барыкин.

— Может, вы ещё и стихи пишите? — спросил я.

Ребята переглянулись.

— Пишем, а что?

— Меня интересуют стихи без длинных слов, без глубокого смысла и с запоминающимся рефреном.

— Рефрен — это припев, что ли? — спросил ещё один, прокравшийся ближе всех ко мне. — Вы песни имеете ввиду. Мы и песни пишем. У нас даже свой ансамбль был. Тут при театре. Ребята выпустились и закрыли его.

— Несите, — сказал я. — Но мы только из лучших стихов песни делаем. На мгновенную победу не рассчитывайте.

— А сами то вы что играете? Синий-синй иней?

— Или увезу тебя я в тундру? — пошутил кто-то из глубины студенческой толпы.

— Мы играем свои песни.

— Свои песни не играют даже «Весёлые Ребята» и «Самоцветы».

Мои музыканты переглянулись.

— Ладно, ребята. Вы ступайте. Спасибо за помощь. Приходите на завтрашнюю репетицию, и услышите, что мы поём.

Ребята ушли.

— Маша, а там, в «вип» номерах, действительно прилично?

Маша сначала не поняла, что такое, «вип», а потом явно обиделась.

— У нас международные делегации останавливаются и не жалуются.

— Извините, Маша, не хотел обидеть. Я про то, что нужно мне в гостиницу ехать. У меня номер забронирован в гостинице «Москва». Позвоните, что завтра выкупите. Или вообще откажитесь. Зачем вам оттуда сюда на метро каждый день добираться?

— Дело говорит комендант. Если тут работать, то общага — самое то место проживания. Но ведь мы не собираемся сразу впахивать?

Все уставились на меня, а я задумался.

— Предлагаю мужчинам собраться завтра. Расставить и подключить аппаратуру. Не знаю, что придумал «Росконцерт». Думаю, завтра всё будет ясно. Но даже если ничего не будет, пока вы будете отдыхать, я настрою аппаратуру, свет. Хочу на седьмое ноября тут остаться. Десять дней чем-то надо заниматься… Вас трогать желания не имею.

Все обрадовались и заторопились в автобус, а мы с Машей пошли в сторону общежития.

* * *

Я, пообедав в столовой МГУ, больше похожей на ресторан, отдыхал в своём «общажном» люксе, и почти дремал, когда зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал я, и тут же зевнул.

— Кто дремлет днём, не дремлет ночью? — недовольно спросил голос «генерала». — Почему поменял адрес проживания?

— Так, э-э-э, предложили двухместный люкс поближе к месту работы, — растерялся я. — А вы, разве не в курсе?

— Не в курсе. Скажи, чтобы пропустили.

— Вас не пускают? — я фыркнул.

— Тут строго.

— Слушаю, вахта, — сказали в трубке.

— Пропустите этого человека.

— А как его фамилия? — спросил вахтёр.

— Он сам скажет.

— Понятно, — хмыкнул в трубку дедок, и я представил у него на голове фуражку с голубым околышком. Очень хорошо представил фуражку и зрачок его глаза, виднеющийся из-за мушки с целиком револьвера. Ха-ха…

Генерал вошёл и к моему удивлению, приобнял меня.

— Привет-привет, перекати поле. Или лучше — Фигаро? Тот тоже и пел, и плясал…

Генерал сел в кресло, раскрыл портфель, вытащил и включил глушилку.

Так вот ты какой, Пьер Делаваль! — проговорил генерал. — Отлично выглядишь! Спорт не забросил?

— Не-е-е… Прёт всё так же. Если не пробегу в день километров десять, хотя бы, ломает, словно от, э-э-э, нехватки, э-э-э, ну вы поняли.

Понял-понял. Наши устали за тобой бегать. Тоже уже в борзых превратились.

— Вижу я ваших. Они не скрываются.