Джонни Бахман возвращается домой

«Она слушается меня, — обрадовался Джонни. — Она позволила даже почесать жесткую шерсть на затылке». Джонни собрал опорожненные консервные банки, раскрыл перочинный ножик, который достался ему от Густава, и вынул им несколько маленьких кусочков мяса. Трехногий благодарно слизнул их с руки.

Через некоторое время дядя Коля слез с повозки, натянул гимнастерку и разгладил усы. Увидев Джонни, он поманил его к себе. Сунув руку под брезент, он достал две щетки с жесткой щетиной. Одну из них дал в руку Джонни и жестом позвал его за собой. Джонни, который впервые за многие дни почувствовал нечто вроде скуки, обрадовался предстоящей работе. На привязи возле деревьев стояло несколько лошадей. Повар подошел к одной из них и кивком головы указал мальчику на пони.

Джонни понял: он должен вычесать лошадку. Время от времени он посматривал на старого солдата и старался все делать, как он. Работа ему понравилась. От удовольствия пони стоял совсем тихо. Джонни, сильно нажимая, водил щеткой по шее и твердой, округлой спине, расчесывая гриву и длинный хвост.

Вечером наконец появилась Ганка.

— Пойдем, — позвала она Джонни и повела его к санитарной палатке. — Он перенес операцию, длившуюся больше часа.

Девушка быстро и легко шла к палатке.

— Я привела одного твоего земляка! — крикнула она, раздвигая брезент палатки.

Джонни вошел следом за ней.

Внутри палатка оказалась довольно просторной. Сильно пахло медикаментами. Здесь было полутемно и тихо.

Джонни увидел несколько железных коек. Две койки не были заняты, постельное белье сияло белизной на фоне зеленоватого брезента палатки. Когда Ганка отошла в сторону, он увидел двух человек. Один лежал вытянувшись на дальней койке и не подавал никаких признаков жизни. Он был почти весь в бинтах. Там, где должна была быть голова, виднелось похожее на шлем сооружение из бинтов и гипса с тремя отверстиями: два — для глаз и одно — для рта и носа.

Джонни стало как-то не по себе, так как он не мог понять, куда смотрит этот человек. Он повернулся к другому раненому, который лежал на койке рядом с входом в палатку. Голова этого человека, по шею укрытого одеялом, показалась ему большой, почти круглой и с толстыми ушами. Волосы на висках были с проседью. Лицо выглядело желтоватым и слегка одутловатым. На щеках и подбородке виднелась светлая щетина. Большие глаза, смотревшие из-под кустистых бровей в потолок палатки, казались усталыми.

— Товарищ Ешке! — позвала громко Ганка. — Ты слышишь?

Человек произнес, не поворачивая головы:

— Слышу.

Голос у него был звучный и приятный. Девушка поправила ему одеяло.

— Тебе хорошо лежать?

— Как на седьмом небе.

Он немного сдвинул одеяло и попытался сесть.

Джонни увидел, что правая рука Ешке была забинтована, повязка доходила почти до самой шеи. Через расстегнутый ворот рубашки было видно, что и грудь его также туго перебинтована.

— Так кого же ты ко мне привела? — спросил он.

— Одного твоего земляка. Я уже говорила тебе о нем,

— Да? — Ешке рассматривал мальчика. Взгляд его оживился.

— Здравствуйте… — пробормотал Джонни смущенно.

— Откуда ты?

— Я и сам не знаю точно, — ответил мальчуган, — вот уже несколько дней как блуждаю.

— Но ведь где-то у тебя есть дом, не правда ли?

— Он из Берлина, — ответила за Джонни Ганка.

— Берлин, — задумчиво произнес Ешке и откинулся на подушку. Вдруг он процедил сквозь зубы: — Берлин, черт бы его побрал! — И сильно закашлялся.

— Только не надо волноваться, — стала успокаивать его девушка, — тебе это вредно!

— Ты права, дорогой товарищ, — тихо и сдавленно сказал Ешке, — но Берлин… Кажется, можно было доплюнуть, так близко я был от него. И вот теперь я лежу здесь!

— Разве ты опять был на той стороне? — спросила Ганка.

Ешке кивнул.

— Фашистов ты никогда не переубедишь. — Выражение лица у Ганки стало суровым.

Раненый попытался было глубоко вздохнуть, но остановился на полувздохе и задышал короткими и быстрыми рывками.

— Фашистов мы не переубедим, но других…

Видимо, для того чтобы переменить тему разговора, девушка спросила:

— Где тебя ранили?

— В нескольких километрах перед Эркнером.

— Оттуда далеко еще до Хеннингсдорфа?

Джонни подумал: «Опять она спрашивает об этом Хеншшгсдорфе…»

— Уже не далеко, — произнес Ешке с закрытыми глазами.

— И когда, по-твоему, мы займем его?

Раненый молчал. Его грудь беспокойно вздымалась и опускалась. Девушка продолжала теребить одеяло. Затем она прошептала:

— Сейчас мы оставим тебя в покое.

Джонни показалось, что Ешке слабо кивнул головой. Тихо, без лишнего шума они вышли из палатки.

— Врач извлекла у него три пули, — объяснила девушка, когда они снова оказались среди деревьев, — а одна все еще сидит в легких.

Они медленно удалялись от палаток. Джонни, которого заинтересовал этот человек, спросил:

— Кто он такой, этот Эрнст Ешке?

— Разве ты не понял? — спросила Ганка.

— Нет, — ответил Джонни.

— Ешке — коммунист, немецкий коммунист, наш товарищ. Надеюсь, ты знаешь, что такое коммунист?

Джонни молчал. Не мог же он так просто признаться, что еще многого не знает… Ганка продолжала: