Читаем Джордано Бруно полностью

Страсть, которой отныне отдает он себя целиком, это не один из видов Платонова вдохновения. Это вдохновение героическое — героический энтузиазм, беззаветное служение справедливому и прекрасному, жажда подвига, готовность на любые жертвы, беспощадность к собственному несовершенству и вечная борьба против зла и невежества.

В дни величайшего напряжения духовных сил Бруно испытывал удивительную отрешенность от всего недостойного и суетного. Осознание высшей цели обнаруживало ничтожность других желаний. Для того, кто обрел крылья, многие соблазны превращаются в тусклые камни: в самозабвенной устремленности перестает он думать о себе. Толкование мифа о растерзанном Актеоне получает еще один оттенок. Героические стремления заставляют человека совершенно пренебрегать собственной жизнью, делают его мертвым в глазах невежественной толпы: псы пожирают охотника.

Для разума, для сердца, для душиНет наслажденья, жизни и свободы,Что были б так желанно хороши,Как те дары судьбы, страстей, природы,Которые столь щедро за мой трудМне муку, тяготу и смерть несут!

Он счастлив. Пусть он еще многого не понимает — поиски не бесцельны, чем больше он будет искать, тем больше откроет! Страсть познания не знает пресыщения. В ней самой такая награда, с которой ничто на свете не сравнится. Он уверен: чем выше будет подниматься человеческая мысль, раскрывая тайны вселенной, тем сложнее будет казаться первоистина. Но за каждым поражением будет приходить победа, а каждый преодоленный подъем будет открывать все новые и новые дали. Неисчерпаемость абсолютной истины не пугает его. В самой этой неисчерпаемости бесконечный простор для непрестанного полета мысли!

Джордано охвачен воодушевлением. Счастье страсти наполняет его до краев.

Николай Коперник.


Звездная карта. XVI век.


ГЛАВА ПЯТАЯ

МЫСЛЬ НЕ ЗАБИТА ОТНЫНЕ В КОЛОДКИ ФАНТАСТИЧЕСКИХ СФЕР!


Сфера неподвижных звезд продолжала существовать в сознании людей. Птолемей представлял ее скорее как абстракцию, чем как некую материальную оболочку. В дальнейшем библейский рассказ о сотворении мира и суждения теологов, подкрепленные учением Аристотеля об ограниченности вселенной, превратили эту сферу в небесную твердь, в алмазный или кристальный небосвод, который вращался вокруг Земли и нес на своей поверхности звезды. Они были крепко-накрепко вделаны в небесную твердь. «Прибиты гвоздями или приклеены?» — иронизировал Бруно.

Допущение, что вселенная не имеет границ, представлялось абсурдным. Иные миры? Кощунство! Против этого восстает все: не только общепринятые мнения, традиции, школьная наука, проповеди вероучителей, свидетельства библии, господствующие взгляды ученых, но, кажется, весь человеческий опыт, здравый смысл, сами чувства. Можно ли чувствами воспринять бесконечность? Джордано знает: чтобы подняться к вершинам обобщения и постигать высшие истины, надо иногда отказываться от обманчивых показаний чувств и полагаться на разум.

Учение Коперника многие вопросы оставляло без ответа. Восхищаясь его научным подвигом, Бруно испытывал чувство неудовлетворенности. Жаль, что он не воспользовался своими редкими дарованиями, чтобы еще шире осмыслить мир! Почему он не отказался от сферы неподвижных звезд? О эта сфера! Будь она восьмой или какой угодно, эта последняя сфера, ограничивающая вселенную, застилает умственный взор и как бы ставит предел познанию! Предел познанию? Даже те, кто свято верит в существование этой сферы, мысленно выходят за нее, когда невольно задаются вопросом: а что же по ту сторону кристальных небес? Пустота? Ничто? Представление о бесконечном противоречит человеческому рассудку. Бруно отбрасывает это возражение. Как будто представление о конечном применительно ко вселенной согласуется с разумом!

Какую бы небесную твердь ни придумывали сторонники учения об ограниченности вселенной, они не в состоянии убить мысль о бесконечности. Довод о том, что так естественней представлять себе вселенную, ложен: такое представление только все запутывает. За внешней стороной любой сферы должно что-то быть: даже если это пустота, она не отрицает бесконечности. Там нет ни тела, ни пустоты? Может быть, там обитает божество? Невелико почтение к богу, если его заставляют заполнять собою пустоту!

Бруно самым тщательным образом изучал аргументацию философов, которые были убеждены в ограниченности вселенной. Среди них особое место занимал Аристотель. Джордано подолгу раздумывал над каждым из его доводов. Даже то, что ему сразу казалось ошибочным, проверял многократно и основательно. Аргументы, которые исключали бы возможность существования беспредельной вселенной, рушились один за другим.

Коперник не сделал многих выводов, которые вытекали из его собственной теории. Ряд вопросов он намеренно оставил открытыми. Но там, где остановился Коперник, не остановился Бруно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное