Джордано Бруно

«Глупо и дерзко называть природой то, что нельзя обнаружить ни в акте, ни в потенции вещей, и называть порядок вещей божественным, как будто бы природа и бог суть два противоположных начала» (16, стр. 193). Таким образом, природа и бог совпадают, они одно начало вещей. Природа не мыслится Ноланцем вне действительного существования вещей, а «порядок вещей», отождествляемый с богом, и есть сама природа: «Бесконечный свет, существующий без тела, — химера» (16, стр. 310).

Тождественные между собой понятия природы и бога суть не что иное, как этот «порядок», или «закон», как внутренняя совокупность естественных законов, свойственных материальному миру: «Природа есть или ничто, или божественное могущество, воздействующее изнутри на материю, и запечатленный во всем вечный порядок…» (16, стр. 193). «Природа не что иное, как сила, воплощенная в вещах, и закон, по которому все вещи совершают свой собственный ход» (16, стр. 310).

Таким образом, бог — синоним природы, понимаемой не как совокупность вещей материального мира, а как совокупность заключенных в этом мире внутренних законов движения и развития. Главной задачей философии и науки Бруно считал проникновение в глубь материального мира, установление за внешним калейдоскопом вещей и явлений внутренних закономерностей. Материя находится в вечном движении, движутся небесные тела, смещаются моря и горы, приливы сменяются отливами. Статичной картине мира, закрепленной в схоластической системе томизма, Ноланец противопоставил динамическую картину всеобщего изменения и движения, но движения не случайного, а подчиняемого внутренней необходимости.

Итак, закон движения материи — это и есть природа, это и есть тождественный ей бог. Однако Бруно не ограничился пантеистическим отождествлением бога с природой, но пошел значительно дальше.

Более углубленное изучение философского наследия Джордано Бруно позволяет уточнить характеристику его пантеизма[4]. Особенно ценны в этом отношении последние главы философского завещания Ноланца — его франкфуртской поэмы «О безмерном и неисчислимых». Именно эти главы являются, на наш взгляд, ключом к пониманию «философии рассвета».

В последней главе VIII книги поэмы[5] речь идет уже не только об отождествлении природы и бога как единого понятия для определения совокупности природных законов. Бруно делает здесь дальнейший шаг по пути преодоления пантеистической непоследовательности своего материализма. Он ставит вопрос о соотношении материи как совокупности вещей материального мира и природы-бога как совокупности ее внутренних законов. Иными словами, речь идет о соотношении явления и сущности, ибо обособление природы-бога от материального мира находило свое гносеологическое объяснение именно в этом противопоставлении, в отрыве материи от внутренних законов ее движения, явления — от сущности вещей.

«Бог… находится во всем и повсюду, не вне и не над, но в качестве наиприсутствующего», — говорит Бруно, и необходимо подчеркнуть, что речь здесь идет не об отношении бога к природе (они тождественны), а об отношении бога-природы к материи. «Ибо не существует как бы нисходящего свыше подателя форм, который бы извне образовывал вещи и давал им порядок.

Искусство во время творчества рассуждает, мыслит. Природа без рассуждения действует безгранично быстро. Искусство имеет дело с чуждой материей, природа — со своей собственной. Искусство находится вне материи, природа — внутри материи; более того: она сама есть материя.

Итак, материя все производит из собственного лона, так как природа сама есть внутренний мастер, живое искусство… она есть двигатель, действующий изнутри» (прил., стр. 185–186).

Этот внутренний двигатель не существует вне материи, независимо от материи; отвергая схоластические, абстрактные «сущности», Бруно писал: «Подобно тому как нет сущности вне и над сущим, нет природы вне природных вещей» (прил., стр. 185). Не существует человека вообще, обособленного от всех людей; это отличие есть логическая абстракция, ибо «сущность от бытия отличается только логически» (16, стр. 257). Потому что природа не присутствует, а внутренне присуща вещам как начало, «более близкое вещам, чем они сами себе» (16, стр. 314). Только через познание реальных вещей человеческий разум может прийти к познанию сущности бытия.

Таким образом, бог не только отождествлен с природой в философии Бруно, он сведен к логической абстракции, общему понятию для обозначения внутренних сил материи, ее законов. Ноланец подрывал гносеологические корни идеализма — отрыв общих понятий, абстракций от материального мира. Логическое, метафизическое и метафорическое Бруно считал синонимами (см. 16, стр. 257). Глубокий анализ терминологии Бруно, осуществленный польским историком-марксистом Анджеем Новицким, позволил прийти к выводу о том, что само понятие бог Бруно относил к числу метафорических образов (см. 78, стр. 179).