Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность

Несколько дней спустя после усмирения первого бунта сулиотов, этих своенравных воинов пришлось усмирять во второй раз. Среди других войск также господствовало недовольство. При таких условиях об экспедиции против Лепанто в более или менее близком будущем нечего было и думать. Между тем жизнь великого поэта быстро приближалась к концу. Со времени первого припадка падучей болезни в феврале он стал чувствовать себя с каждым днем все слабее и слабее. Организм его, и без того уже крайне истощенный ненормальной диетой, был еще более ослаблен припадком и неосторожным кровопусканием. Он питался с тех пор, как приехал в Грецию, исключительно сухим хлебом, зеленью и сыром. Его все еще, как в дни юности, преследовал страх растолстеть, и он каждый день измерял себя в талии, чтобы узнать, не стал ли он толще. В тех случаях, когда результаты измерения оказывались неблагоприятными, он немедленно принимал сильную дозу лекарства. При таком состоянии здоровья и при подобном образе жизни ему еще пришлось со времени своего приезда в Миссолонги жить в самой нездоровой и грязной части этого самого нездорового и грязного города Греции. Место, где расположены Миссолонги, крайне низменное, вследствие чего в городе постоянно свирепствовала болотная лихорадка. Друзья поэта с самого начала уговаривали его немедленно оттуда уехать и поселиться в более здоровой части Греции, но тот и слышать не хотел об этом, хотя прекрасно понимал угрожавшую ему опасность. 5 февраля, т. е. за десять дней до первого припадка падучей болезни, он писал одному приятелю следующее: «Если нас не скосит меч, то, очень вероятно, убьет лихорадка в этой грязной дыре… Прорванные плотины Голландии – это пустыни Аравии в сравнении с Миссолонгами».

Байрон уже после первого припадка начал подозревать, что его конец близок. В начале марта он писал: «Мне известно, что состояние моего здоровья очень ненадежно. Но я все-таки должен оставаться в Греции, так как лучше умереть за делом, чем в безделье». В конце марта временное правительство Греции предложило ему пост губернатора Мореи и пригласило приехать на военный конгресс, который должен был собраться в начале апреля в Силоне. Байрон обещал отправиться на конгресс, но ему уже не суждено было исполнить этого обещания. 9 апреля он получил радостное письмо от Августы: сестра сообщала ему, что дочка его Ада уже совсем поправилась после своей болезни и что ее собственное здоровье было гораздо лучше прежнего. По случаю получения таких хороших известий он решил в тот день отправиться на прогулку верхом, чего не делал против своего обыкновения уже целых три дня из-за непрекращавшегося дождя. Погода в этот день была ненадежной, и можно было каждую минуту ожидать дождя, но Байрон решил рискнуть, несмотря на то, что все уговаривали его остаться дома. Его сопровождали на прогулку граф Гамба и несколько сулиотов. Сначала погода благоприятствовала, и Байрон, увлекшись, пустил лошадь в галоп. Когда он таким образом сильно разгорячился, на него вдруг хлынул проливной дождь и в несколько минут промочил его до костей. Будучи в таком состоянии, поэт все-таки настаивал на том, чтобы возвращаться домой, как обычно, в лодке, и, на просьбы своего спутника не делать этого, с улыбкой отвечал: «Хороший бы из меня вышел солдат, если бы я обращал внимание на такие пустяки». Но это оказалось не пустяком, а смертью. Немедленно по возвращении домой Байрон почувствовал страшную боль во всем теле и сильную лихорадочную дрожь. Но на другое утро он встал в обычное время и совершил прогулку верхом в оливковой роще. 11 апреля снова последовал сильный припадок лихорадки, и, когда до 14 апреля ему не стало лучше, решили послать за врачом в Занте. К несчастью, страшная буря, свирепствовавшая тогда на море, помешала исполнению этого решения, и пришлось довольствоваться теми медиками, которые были в Миссолонгах. Когда один из этих врачей посоветовал Байрону пустить себе кровь, чтобы ослабить лихорадочный жар, он сначала наотрез отказался. «Если мой час настал, – сказал он, – я все равно умру, пущу ли себе кровь или нет». Но на следующее утро, когда тот же врач намекнул ему, что он может лишиться рассудка, если будет дольше противиться кровопусканию, больной тотчас протянул свою руку и гневно воскликнул: «Вот вам, кровопийцы; возьмите у меня сколько угодно крови, но только кончайте поскорее!» На другой день кровопускание повторили, но больному нисколько не становилось лучше: он быстро и заметно угасал.