Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность

«Как это ни странно, но до 18-летнего возраста я никогда не прочел ни одного газетного листа. Однако в Харроу мое обширное знакомство с современными вопросами заставляло некоторых подозревать, что я черпал свои сведения из газет, так как меня никогда не видели читающим, но всегда праздным, занятым шалостями или играми. Но на самом деле я читал во время еды, читал в постели, читал в такое время, когда никто другой не читал, и читал всевозможного рода книги с пятилетнего возраста; но мне никогда не попадались в руки газеты, – и это единственная причина, почему я их не читал… В школе я выделялся обширностью своих общих познаний, но во всех других отношениях я был лентяем. Время от времени со мной случались внезапные припадки замечательного усердия, но к правильному труду я никогда не был способен. Таланты, которые я тогда обнаруживал, были скорее декламаторские и боевые, чем литературные, и д-р Друри, мой великий покровитель, судя по моему голосу и по плавности, богатству, страстности и энергии моих речей, был того мнения, что из меня со временем выйдет замечательный оратор. Я помню, как ректор был поражен моей первой речью и как он, против своего обыкновения, осыпал меня в присутствии всех комплиментами. Но зато к первым стихам моим, представлявшим перевод из Эсхилова „Прометея“, он отнесся довольно холодно. Никому тогда и в голову не приходило, что я когда-нибудь сделаюсь поэтом… Чудом нашей школы был Джордж Синклер; он делал упражнения за половину школы; сочинял стихи экспромтом и решал задачи, не задумываясь ни на минуту… Синклер был моим другом и иногда просил меня позволить ему сделать за меня мои упражнения; я всегда чрезвычайно охотно разрешал ему это, так как у меня всегда имелось в запасе какое-нибудь другое занятие, более приятное, чем приготовление уроков. С другой стороны, он был мирного характера, а я – воинственного, так что я воевал за него и колотил других, или же колотил его самого, чтобы заставить его колотить других, когда это необходимо было во имя чести. Мы часто толковали с ним о политике, так как он считался у нас большим авторитетом в этой области, и, вообще, были большие друзья… Школьная дружба у меня всегда имела характер страсти (потому что я никогда ни в чем не знал меры), но я не знаю ни одной такой дружбы, которая бы сохранилась у меня до сих пор. Моя дружба с лордом Кларом была одной из самых ранних и продолжалась дольше всех, будучи в настоящее время прервана только расстоянием. Я никогда не могу слышать имени „Клар“ без того, чтобы сердце мое не забилось сильно даже теперь…»

Хотя Байрон с самого детства очень гордился своим аристократическим происхождением, однако в выборе друзей он всегда отдавал предпочтение личным достоинствам перед титулом. По своему общественному положению большинство школьных, а впоследствии и университетских друзей, были гораздо ниже его. Это обстоятельство объясняется, впрочем, гораздо больше гордостью и самолюбием Байрона, чем демократизмом его чувств. Он любил всегда и во всем быть первым, разыгрывать роль вождя или покровителя. Потому-то он легче всего сближался обыкновенно с теми мальчиками, которые были моложе его и физически слабее. Один из лучших друзей его в Харроу, Вильям Гарнесс, был моложе его на целых четыре года, гораздо слабее его и притом обладал таким же, как и он, физическим недостатком. Подружился он с этим мальчиком при следующих обстоятельствах. Гуляя однажды на школьном дворе, Байрон заметил, что большой и здоровый мальчишка обижал маленького и тщедушного Гарнесса; он немедленно вмешался и прогнал буяна. На другой день после этого, увидев того же Гарнесса одиноко и печально стоящим вдали от всех, он подошел к нему и сказал: «Гарнесс, если кто-нибудь впредь будет обижать тебя, ты скажи мне – уж я его поколочу». С этой минуты они стали неразлучными друзьями.