Громадный успех ее романов несколько смягчил суровое отношение к ней лондонского общества: круг ее знакомых значительно расширился, хотя между ними было все-таки сравнительно немного женщин. Теперь многие искали ее знакомства и приглашали к себе, но Джордж Элиот уклонялась от всяких приглашений: она раз и навсегда заявила, что никуда не выезжает, так как при лондонских расстояниях и при отсутствии собственного экипажа это отняло бы у нее слишком много времени, и поэтому все, кто желают ее видеть, могут приходить к ней, не рассчитывая на возвращение визита с ее стороны. Несмотря на такое странное условие желающих познакомиться с ней все-таки оказалось очень много, и когда она назначила у себя приемные дни по субботам, то на них обыкновенно собирались многие лучшие представители лондонской интеллигенции и литературы.[3] Трудная обязанность занимать гостей всецело лежала на Льюисе, который был очень любезным и занимательным хозяином дома. Джордж Элиот, по-видимому, тяготилась этими многолюдными собраниями: она не любила большого общества и всегда чувствовала себя в нем неловко. На своих еженедельных собраниях она обыкновенно сидела где-нибудь в уголке и молча слушала, что говорят другие, или же вела с кем-нибудь из посетителей серьезную, задушевную беседу, не заботясь об остальных гостях.
Кроме светских знакомых и почитателей ее таланта у Джордж Элиот было несколько верных и преданных друзей, к которым она была чрезвычайно привязана. Особенно ценила она тех из них, которые не изменили своих отношений к ней в то трудное время, когда она сошлась с Льюисом и когда большинство от нее отвернулось. Она пишет миссис Тейлор в апреле 1861 года: «Мне никогда не было тяжело чувствовать себя отрезанной от общества, и я думаю, что моя благосклонность к человечеству нисколько от этого не уменьшилась. Но все-таки я сохраняю самую глубокую благодарность к тем, которые не боялись выказывать мне свое расположение в такое время, когда всё было против меня. Тех, кто так делал, было очень немного, так что я постоянно и без всякого труда могу вызвать их в своей памяти». В числе этих немногих были мисс Геннель, доктор Конгрэв и его жена (к последней Джордж Элиот чувствовала особенную симпатию, и ее письма к ней полны самых теплых выражений дружбы), миссис Бодишон и некоторые другие.
Чувствуя себя слишком слабой и утомленной, чтобы приняться за большой роман, Джордж Элиот все-таки не вполне бездействовала и до своего вторичного отъезда в Италию написала две небольшие повести: «Поднятая завеса» и «Брат Яков». Повести эти не имеют большого значения, особенно последняя, которую Джордж Элиот даже не хотела печатать и напечатала, только уступив уговорам Льюиса.
В апреле 1861 года Джордж Элиот с Льюисом вторично отправились в Италию, прямо во Флоренцию, – со специальной целью изучить на месте историю и нравы этого города. Задумав написать исторический роман из флорентийской жизни конца XV века, Джордж Элиот с добросовестностью ученого исследователя принялась изучать все, относящееся к этой эпохе. Она ежедневно занималась во флорентийской библиотеке, роясь в старых рукописях, мемуарах и государственных актах того времени. Итальянский климат несколько укрепил ее расшатавшееся здоровье, и она опять чувствовала себя преисполненной бодрости и энергии. Она пишет оттуда старшему сыну Льюиса, который к тому времени уже кончил курс учения и жил вместе с ними в Лондоне: «Я чувствую глубокую благодарность за все то великое и прекрасное, что мне дано было знать на земле; мне кажется, точно я помолодела, и у меня опять столько планов и надежд, как будто у меня впереди еще много времени для жизни и работы… Утренние часы мы проводим в осматривании старых улиц, зданий и картин или в поисках старых книг по магазинам. Потом я отправляюсь читать в библиотеку».
Льюис почти с таким же рвением, как она сама, относился к ее новому роману и был ее деятельным помощником по части собирания материала: он всюду сопровождал ее, рылся вместе с ней в библиотеке и разыскивал для нее все, что ей было нужно. Вернувшись в Лондон, она засела за работу. Новый ее роман по имени главной героини должен был называться «Ромола». Задуманная тема давалась ей очень трудно.[4]. По дневникам ее за это время видно, каких усилий стоил ей этот роман.
Приведем несколько выдержек из них: