Джорджоне

Как правило, Дюрер останавливался в Немецком подворье, где располагались контора и склады банкирского дома Фуггера, а также других приезжих купцов. Красавца немца всё интересовало в Венеции, хотя сами венецианцы раздражали его не только своей болтливостью, но и бессовестным копированием его рисунков. Он даже затеял тяжбу с некоторыми типографами. А позднее особенно досталось от него известному гравёру Раймонди, который без спроса сделал 17 прекрасных ксилографий из его цикла «Жизнь Богородицы». Узнав об этом, Дюрер пришёл в бешенство, посылая проклятия на головы всех жуликоватых итальянцев.

И всё же, как ни велик был его гнев, не стоит забывать, что итальянское искусство Возрождения оказало на Дюрера сильное влияние. Без итальянской школы его творчество могло бы носить совершенно иной характер.26

В один из очередных своих наездов в Венецию он уговорил Беллини показать ему недавно водружённую конную статую кондотьера Коллеони, до которой не сумел сам добраться, окончательно запутавшись в лабиринте улочек и каналов. Беллини с готовностью откликнулся на просьбу немецкого друга и заодно рассказал ему, что знаменитый полководец оставил правительству республики своё огромное состояние на благотворительные цели в обмен на обещание воздвигнуть в его честь монумент.

Власти выделили место на площади перед Скуолой Сан Марко и собором Святых Иоанна и Павла. Работа была поручена знаменитому флорентийцу Андреа Верроккьо, которому была известна конная статуя кондотьера Гаттамелаты в Падуе, созданная Донателло. Не раздумывая, он приступил к делу. Но однажды между скульптором и требовательным заказчиком возникла ссора, и разгневанный Верроккьо, разбив передние ноги статуи, покинул Венецию. Вскоре после вмешательства самого дожа, отправившего к скульптору своего посланца с лестными посулами, конфликт был улажен. Несговорчивый скульптор вернулся и продолжил работу над монументом. После его кончины в 1488 году работу над статуей завершил венецианец Антонио Леопарди, который соорудил также пьедестал монумента.

Если не считать вывезенную дожем Дандоло из Византии в конце XII века позолоченную бронзовую квадригу IV века до н. э., которая венчает поныне портал собора Сан Марко, то памятник Коллеони — первая и единственная до второй половины XIX века конная статуя в Венеции. Для города, расположенного на островах в лагуне, лошадь была в диковинку.

Для показа немецкому другу конной статуи Беллини для пущей важности взял с собой нескольких учеников, включая Джорджоне, чтобы устроить на месте в учебных целях, как ныне принято говорить, мастер-класс с участием коллеги Дюрера. По пути к ним присоединился из соседней мастерской Чима да Конельяно.

Процессия во главе с первым живописцем Венеции и знаменитым немцем тут же привлекла внимание венецианцев, которым до всего было дело. Вскоре собралась большая толпа любопытных вокруг памятника, называемого в народе Cavallo — лошадь. Венецианцы с опаской поглядывали на него из-за его устрашающего вида. Такие же чувства испытывают падуанцы, проходя мимо конной статуи Гаттамелаты.

Статуя, на которой всадник настолько слился с лошадью, что составляет единое целое, смахивает на коротконогого мифологического кентавра, устремившего грозный взгляд в будущее.

Сама площадь в окружении зданий невелика, а пьедестал статуи столь высок, что создаётся впечатление, будто всадник скачет на зрителя по крышам домов, и его можно рассмотреть, только высоко задрав голову.

Видимо, статуя произвела впечатление на Дюрера, и он принялся делать наброски в тетради, то и дело обходя монумент кругом и не обращая внимание на собравшихся. Если кто-то из них попадался на пути, то Дюрер, чертыхаясь, чуть не натыкался на зеваку. Подойдя поближе, Джорджоне заинтересовался, насколько энергично немец работал грифелем, придавая рисунку поразительную динамичность и экспрессию, чего ранее ему не доводилось видеть ни у кого из венецианских мастеров.

Собравшаяся вокруг толпа мешала спокойно побеседовать и заинтересовать учеников. Было решено перенести разговор за столики соседнего трактира, где помянули, как полагается, славного скульптора, с которым Беллини был давно знаком. Он же вспомнил известную историю, ставшую легендой, о том, что Верроккьо прилюдно поклялся никогда не брать в руки кисть после того, как подросток Леонардо да Винчи пририсовал слева к его картине «Крещение Христа» златокудрого ангела отрока. И слово своё мастер сдержал. Джорджоне впервые услышал эту историю, и она произвела на него сильное впечатление.

В ходе начавшегося разговора Дюрер решительно не согласился с клятвой Верроккьо и с присущим ему пылом стал доказывать, подыскивая нужные слова по-итальянски.

— Только живопись, — заявил он, — способна ныне поддержать реформу по обновлению церкви, начавшуюся повсеместно в Центральной Европе, чему противостоят папский Рим и его инквизиция, а кое-где уже полыхают костры для вероотступников.