Джозеф Антон. Мемуары

По прошествии времени приходит желание простить. Перечитывая много лет спустя, в более спокойные времена ту публикацию в “Индиа тудей”, он видел, что текст статьи гораздо беспристрастнее ее заголовка и гораздо взвешеннее, чем последнее ее предложение. Те, кому хотелось почувствовать себя оскорбленными, в любом случае нашли бы повод оскорбиться. Желающие воспламениться праведным гневом раздобыли бы себе огня. Возможно, более всего журнал навредил ему тем, что в нарушение профессиональных традиций и негласных запретов напечатал отрывок из романа и сопроводительную статью за девять дней до выхода книги в свет, когда ни один ее экземпляр еще не добрался до Индии. Это дало свободу действия Саиду Шахабуддину и его коллеге, такому же оппозиционному депутату парламента Хуршиду Алам Хану. Они были вольны говорить о книге все, что взбредет в голову, и никто не мог им возразить, поскольку никто ее не читал. Единственный, впрочем, человек в Индии, прочитавший сигнальный экземпляр, журналист Хушвант Сингх, на страницах “Иллюстрейтед уикли оф Индиа” призвал, кабы чего не вышло, запретить “Шайтанские аяты”. Таким образом, он стал первым в примкнувшей к запретителям международной кучке литераторов. Хушвант Сингх потом утверждал, что к нему обращалось за советом издательство “Вайкинг” и что он предупредил редакторов и автора о возможных последствиях публикации романа. Не факт, что он кого-то предупреждал. А если и предупреждал, то так, что никто его не услышал.

Для него стало неприятным сюрпризом, что на личности переходили не только мусульмане. В новорожденной газете “Индепендент” некий Марк Лоусон цитировал, не называя имени, его соученика по Кембриджу, объявившего автора “Шайтанских аятов” “надутым типом”, который, что типично для “выпускника привилегированной школы”, не желал разговаривать с респондентом Лоусона, поскольку “считал себя самым умным и образованным”. То есть какой-то безымянный однокурсник вменял ему в вину годы прозябания в Рагби! Другому “близкому товарищу”, также анонимному, было понятно, отчего он порой производил впечатление человека “угрюмого и заносчивого”: все потому, что он был “шизофреником” и “не дружил с головой”; он поправлял людей, неправильно произносивших его имя! – и, что кошмарнее всего, однажды уехал на такси, которое Лоусон заказал для себя, оставив бедного журналиста стоять на тротуаре. И таких мелочных гадостей было еще очень много, в самых разных газетах. “Многие его близкие друзья признают, что человек он малоприятный, – писал Брайан Эпплярд в “Санди таймс”. – Рушди чрезвычайно эгоистичен”. (И что это за “близкие друзья”, которые отзываются так о своем друге? А те самые, анонимные, которых так ловко раскапывают журналисты.) В “нормальной жизни” все это было бы неприятно, однако не заслуживало бы особого внимания. Но в разыгравшемся вскоре смертельном противостоянии успешные попытки выставить его дурным человеком нанесли ему немалый урон.

Лорду Байрону чрезвычайно не нравились сочинения поэта-лауреата Роберта Саути, поэтому он язвительно высмеивал их в печати. Саути ответил Байрону тем, что причислил его к “сатанинской школе”, а поэзию его назвал “сатанинскими стихами”.

Британское издание “Шайтанских аятов” поступило в продажу в понедельник 26 сентября 1988 года, и теперь, оглядываясь назад, он даже испытывал ностальгию по тому краткому промежутку времени, когда ничто еще не предвещало беды, когда публикация романа воспринималась исключительно как событие литературной жизни и когда обсуждение его шло на языке литературной критики. Был ли он, как выразилась Виктория Глендиннинг на страницах лондонской “Таймс”, “лучше “Детей полуночи”, поскольку получился более сдержанным, но сдержанным исключительно в том смысле, в каком можно говорить о сдержанности Ниагарского водопада”? Или, по словам Анджелы Картер из “Гардиан”, представлял собой “эпос, в котором понаделали дырок, чтобы сквозь них виден был… многолюдный, словоохотливый, местами уморительно смешной и невероятно современный роман”? Или же его можно было сравнить, как это сделала в “Индепендент” Клэр Томалин, с “заевшим колесом”, а то и назвать вслед за книжным обозревателем газеты “Обсервер” Гермионой Ли романом, “пикирующим в сторону полной нечитабельности”? И насколько, интересно, велик был в случае с “Шайтанскими аятами” пресловутый “Клуб 15-й страницы”, куда попадают читатели, названной страницы так и не преодолевшие?