Джуд незаметный

— Тебе что, дома этого не хватает? — раздраженно начала она. — Уехать за пятьдесят миль от своего трактира для того, чтобы застрять в чужом! Вставай, проведи меня по выставке, как полагается порядочному супругу. Право же, можно подумать, будто ты молодой холостяк и у тебя нет других забот, кроме как о себе самом!

— Но мы же договорились встретиться здесь. Что мне оставалось делать, как не ждать?

— Ну вот мы и встретились. Идем! — ответила она в раздражении, готовая поссориться с целым миром, и они удалились — мужчина с брюшком и расфранченная женщина, сердитые и обиженные друг на друга, — типичные примерные супруги.

Тем временем другая, не столь обычная пара с мальчиком все еще была в цветочном павильоне, который казался им волшебным замком; щеки Сью, обычно такие бледные, словно переняли румянец у роз, которыми она любовалась, пестрые зрелища, свежий воздух, музыка и удовольствие от прогулки с Джудом горячили ей кровь и придавали живость взгляду. Сью очень любила розы, и Арабелле довелось увидеть ее как раз в тот момент, когда она чуть не насильно удерживала около них Джуда. Она старалась запомнить названия сортов и, наклонившись к самым цветам, вдыхала их аромат.

— Какая прелесть! Так и хочется зарыться в них лицом! — говорила она. — Но, надо полагать, трогать их запрещается, да, Джуд?

— Ну разумеется! Какой ты еще ребенок! — смеялся Джуд и шутливо подталкивал ее, пока она не коснулась носом лепестков.

— Сейчас к нам подойдет полисмен, и я скажу, что это мой муж виноват! — улыбнулась она, вскинув на него глаза, и улыбка эта многое открыла Арабелле.

— Ты счастлива? — шепотом спросил он. Она молча кивнула в ответ.

— А почему? Потому что увидела Большую Уэссекскую выставку или потому, что мы вместе увидели ее?

— Вечно ты заставляешь меня признаваться во всяких глупостях! Почему, почему! Конечно, только потому, что я расширяю свой кругозор, глядя на все эти паровые плуги, молотилки, соломорезки, на всех этих коров, овец и свиней.

Джуд вполне удовлетворился этими шутливыми словами и тут же забыл о своем вопросе, но именно потому, что он уже не ждал на него ответа, она продолжала:

— У меня такое ощущение, будто к нам вернулась жизнерадостность древних греков, мы закрыли глаза на все горести и печали и позабыли о том, чему учат человечество последние двадцать пять столетий, как сказал кто-то из твоих кристминстерских светил. Только одна тень у нас перед глазами — одна-единственная.

И она указала взглядом на преждевременно состарившегося ребенка, которого они тщетно старались заинтересовать, показывая ему все, что способно привлечь детский ум.

Он понял их разговор и их мысли.

— Не сердитесь, папа и мама, — сказал он, — мне очень жаль, но я ничего не могу с собой поделать. Мне бы очень, очень понравились эти цветы, если бы я не думал все время, что через несколько дней они увянут!

VI

С того дня, как Джуд и Сью отложили свою свадьбу, их жизнь, на которую раньше никто не обращал внимания, стала предметом обсуждения и наблюдения не для одной только Арабеллы. Обитатели Спринг-стрит и соседних с ней улиц не понимали, да им и трудно было бы, объяснить личные переживания, намерения и опасения этой пары. Такие странные события, как неожиданное появление в доме ребенка, называвшего их папой и мамой, отмена брачного обряда, который они хотели совершить в мэрии, чтобы не привлекать к себе внимания, а также слухи о неких необжалованных постановлениях о разводе находили у обывателей лишь одно объяснение.

Старичок, — эта кличка так за ним и осталась, хотя он теперь был переименован в Джуда, — приходил по вечерам из школы и пересказывал все те толки и замечания, которые слышал от других мальчиков, и это очень огорчало не только Сью, но и Джуда, когда он выслушивал его.

Кончилось тем, что вскоре после попытки зарегистрировать брак они уехали на несколько дней, по всей видимости в Лондон, поручив присмотр за мальчиком кому-то из соседей. Возвратившись домой, они с самым безразличным видом, так, между прочим, дали косвенным образом понять, что вступили наконец в законный брак. Сью, носившая прежде свою девичью фамилию Брайдхед, стала открыто называться миссис Фаули. Ее вялость, подавленность и полная апатия ко всему, казалось, подтверждали свершившееся.

Однако, по общему мнению, было ошибкой проделать все под таким секретом, это лишь окружило их жизнь еще большей таинственностью, и они скоро поняли, что, вопреки ожиданию, ничего не выиграли в глазах соседей. Живая тайна оказалась не менее интересной, чем погребенный скандал.

Мальчишки-рассыльные из булочной и бакалейной лавки, которые прежде, принося товар, вежливо снимали перед Сью шапки, теперь не находили нужным оказывать ей почтение, жены местных ремесленников при встрече с ней устремляли взор в пространство.