Поставив скутер и подхватив костыль, прислоненный к стене, Пеппо повел меня прямо в сад. Там, в тени дома, на табурете сидела его жена Пия в окружении своих внуков и правнуков, как не имеющая возраста богиня плодородия в окружении нимф, и учила их плести косы из свежего чеснока. Пеппо лишь с пятой попытки удалось ей объяснить, кто я и почему он меня привел, но когда Пия все же осмелилась поверить своим ушам, она втиснула ступни в шлепанцы, встала с помощью своей свиты и заключила меня в слезные объятия.
- Джульетта! - воскликнула она, прижав меня к груди и одновременно целуя в лоб. - Che meraviglia! Это чудо!
Ее радость казалась такой искренней, что мне стало стыдно. Утром я пришла в Музей Совы вовсе не в поисках давно потерянных крестных - я и представить не могла, что у меня есть крестные, которые будут счастливы видеть меня живой и здоровой. Я была невероятно растрогана их неподдельной радостью и вдруг поняла, что до сих пор мне еще нигде не были по-настоящему рады, даже дома. По крайней мере, когда рядом ошивалась Дженис.
Через час дом и сад наполнились людьми и провизией, словно вся толпа ожидала за углом - местная деликатность - повода чего-нибудь отпраздновать. Были тут и родственники, и друзья, и соседи Пии и Пеппо, и все в один голос заявляли, что хорошо знали моих родителей и гадали, что же случилось с их дочками-близняшками. Никто не сказал напрямую, но я догадалась, что тетка Роуз налетела коршуном и забрала Дженис и меня против желания остальных Толомеи (дядя Джим имел связи в Госдепартаменте), и мы бесследно исчезли, к огромному огорчению Пии и Пеппо, наших, как ни крути, крестных родителей.
- Но это все в прошлом! - повторял Пеппо, похлопывая меня по спине. - Теперь ты здесь, и мы можем, наконец, поговорить.
Трудно было решить, с чего начинать: столько вопросов ждало ответа, столько лет - отчета, плюс нужно было как-то объяснить отсутствие моей сестрицы.
- Она занята и не смогла приехать, - соврала я, отводя глаза, - но обязательно наведается к вам в самом скором времени.
Дело усложнялось тем, что мало кто из гостей говорил по-английски, и каждый вопрос мне растолковывала третья сторона, но все держались так дружелюбно и тепло, что даже я через некоторое время немного расслабилась и стала вести себя свободнее. Пусть мы не понимали сказанного друг другом, но улыбки и кивки были красноречивее слов.
Вскоре Пия вышла на террасу с фотоальбомом и принялась показывать мне свадебные фотографии моих родителей. Не успела она открыть альбом, как вокруг нас собрались другие женщины и принялись наперебой дополнять ее рассказ и помогать переворачивать страницы.
- Вот! - Пия указала на большое парадное фото. - Твоя мама в моем венчальном платье. Какая все-таки прелестная пара!… А это твой двоюродный братик Франческо…
- Подождите! - Я попыталась удержать ее руку, но тщетно. Пия, видимо, не понимала, что я не помню отца и никогда не видела его фотографий, а единственный снимок моей матери, стоявший на рояле тетки Роуз, был сделан на школьном выпускном вечере.
Альбом Пии стал для меня неожиданностью, и не столько потому, что мама была на солидном сроке беременности (живот выпирал под свадебным платьем), но оттого, что наш отец оказался каким-то древним старцем. Конечно, ему было не сто лет, но по сравнению с мамой, молоденькой выпускницей колледжа, бесенком с ямочками на щеках, он походил на Авраама из моей детской Библии с иллюстрациями.
Однако они выглядели счастливой парой, и хотя снимков с поцелуями не нашлось, почти на всех фотографиях наша мама висла на руке супруга, глядя на него с обожанием. Поэтому спустя некоторое время я, пожав плечами, скрепя сердце предположила, что в этом благословенном солнечном краю прожитые годы не ложатся на мужчин тяжким бременем.
Женщины, столпившиеся вокруг, подтвердили мою мысль: ни одна из них явно не считала такой брачный союз сколько-нибудь странным. Насколько я поняла по их мелодичной итальянской скороговорке, обсуждали в основном свадебное платье, вуаль и сложное генеалогическое родство каждого гостя с моим отцом и с самими собой.
После свадебных фотографий настал черед фоторепортажа с наших крестин, но папы с мамой на них почти не было. На снимках Пия держала младенца: либо Дженис, либо меня - узнать было невозможно, а сама Пия не помнила, - а Пеппо гордо нес на руках другого. Крестили нас, оказывается, дважды: первый раз в церкви, а второй - снаружи, под солнцем, в купели контрады Совы.
- Такой был хороший день, - вспоминала Пия с грустной улыбкой. - Ты и твоя сестричка стали маленькими civettini, совятками. Очень жаль, что… - Она недоговорила, но закрыла альбом очень нежно. - Как давно это было… Иногда мне кажется - неправда, будто время хороший лекарь… - Тут ее прервала какая-то суматоха в доме. Кто-то нетерпеливо несколько раз громко позвал ее по имени. - Пойдем. - Пия поднялась, отчего-то встревожившись. - Это, должно быть, Нонна.