Перспектива поиска сливочного масла не радовала. Для тех, кто ни разу не был в окрестностях Вашингтон-Молла, сообщу, что здесь полно серых казенных зданий, статуй президентов и книжных магазинов, однако даже не вздумайте приехать сюда за продуктами. Я спросила управляющего рестораном «У Гарри», нельзя ли у них купить пачку сливочного масла. Он был не из Нью-Йорка — это сразу можно было понять по его приличному виду, но и он не смог мне помочь, потому что в ресторане «У Гарри» на сливочном масле не жарят. Это меня смутило, и я решила, что, хотя люди тут милые и неторопливые и деревьев много, я все же никогда не смогу жить в Вашингтоне. Правда, он порекомендовал магазин в трех кварталах, где, возможно, есть масло.
И оно там было.
Итак, в половине четвертого мы были готовы. У меня в руках было сливочное масло, у Эрика в желудке польская сарделька, у фотоаппарата — батарейки, осталось только войти и заснять процедуру торжественного возложения пачки масла на кухню Джулии. Перед входом в Смитсоновский институт выстроилась очередь из желающих попасть на выставку.
В зале на большом экране непрерывно демонстрировался фильм о Джулии и записи интервью, где самые разные люди высказывали свое мнение о ней. Вдоль стен шли витрины, уставленные причудливой кухонной утварью из огромной коллекции Джулии. Там был, к примеру, прибор под названием манш-а-жиго[70]
, напоминающий садистский зажим для сосков, и та самая горелка, которой она обугливала помидор. На одну из витрин разложили семнадцать страниц рецепта французского багета из «Искусства французской кухни, том 2»: а я-то думала, что послеТрое маленьких детей сидели на ковре перед экраном. И всякий раз оживленно хихикали, когда Джулия решительным движением брала в руки скалку, как будто замахивалась. Мы с Эриком ждали удобного момента, чтобы спокойно водрузить на выбранное место пачку масла как символ кулинарного искусства великой Джулии Чайлд. И в эту торжественную минуту кто-то из невинных детишек очаровательным голосочком произнес: «А по-моему, эта Джулия просто сумасшедшая». Но тут на экране возникла Элис Уотерс[71]
, и детишки убежали смотреть миниатюрные модели «фордиков», прежде чем я успела среагировать. Момент истины настал.— Эрик, бери фотоаппарат. Давай сделаем это!
У меня не возникло сомнений, где именно оставить свой дар, — в центре выставки, под большой черно-белой фотографией Джулии в поварском фартуке и синтетической кофте с безумным орнаментом из семидесятых. Под фотографией была узкая полочка, точно это и вправду был алтарь, на котором паломникам следовало оставлять свои дары.
Я вгляделась в фотографию. Она выглядела добродушной, сильной, наделенной отменным аппетитом; широкоплечая, с широким лицом и открытым сердцем. Именно такой она представала передо мной по вечерам весь этот год, когда в моей голове звучал ее голос. И пусть та Джулия, что живет в доме престарелых в Санта-Барбаре, считает меня пустой грубиянкой и выскочкой. Может, если бы я познакомилась с той Джулией, она бы мне даже не понравилась. Но эта Джулия, что существовала в моем воображении, — по сути, единственная, которую я знала, — очень даже нравилась мне. И самое главное, я нравилась ей.
— Ну что ж, Джулия,
Я положила масло на полочку под фотографией, и мы с Эриком удалились.
Вот на этом все и кончилось. Секретарша из Квинса рискнула своей семейной жизнью, здравомыслием и здоровьем собственных котов, чтобы за один год приготовить все пятьсот двадцать четыре рецепта из «Искусства французской кухни», книги, которая изменила жизнь тысячам американских домохозяек. Это был самый сложный, самый смелый и самый лучший поступок, который когда-либо совершала трусиха вроде меня, и все это никогда не случилось бы, не будь на свете Джулии.
~~~