Джули отрешённый

– Я постараюсь, ваша милость. – И Страпп быстро, почти резко спросил Хоумза, часто ли он бывал в доме миссис Кристо.

– Да, но я не…

– Отвечайте на вопросы, и все, – распорядился Страпп. – Замечали вы в последнее время, что отношения между миссис Кристо и ее сыном обострились, стали враждебными или натянутыми?

– Да.

– Замечали вы в последнее время что-либо такое, что осложнило их отношения?

– Да.

– Что же?

– Они ссорились из-за того, что брат наш Джули стал вести себя недостойно.

– Вы имеете в виду джаз-оркестр?

– Да, и еще он грешил, пил, развратничал…

Я чуть было не крикнул: «Протестую!» Конечно же, защитник должен бы заявить решительный протест. Но отец не вмешался, и это так было на него не похоже, что на этот раз Страпп и судья озадаченно переглянулись.

– Мистер Куэйл, – обратился к отцу судья Лейкер, словно упрямое молчание защитника уже начало его беспокоить, – позвольте узнать, намерены ли вы принять хоть какое-то участие в данном разбирательстве?

Отец ответил не сразу. Он терпеть не мог, когда ему указывали, как ему следует или не следует поступать, и, уж конечно, сейчас он старался совладать с собой.

– Чем вызван этот вопрос, ваша милость? – спросил он так отрывисто, словно боялся сказать лишнее. – Вы хотите посоветовать мне, сэр, как вести защиту?

– Вовсе нет. Но разве интересы вашего клиента не требуют, чтобы вы так или иначе возразили, когда свидетель делает заведомо недопустимые заявления?

У отца побагровела шея.

– Я защищаю интересы своего клиента так, как считаю нужным, ваша милость, – сердито сказал он, – а если мои методы вызывают у вас сомнение, я потребую нового слушания и нового судью, который даст возможность защите вести дело по ее усмотрению, без неоправданного вмешательства.

– Вы напрасно возмущаетесь, мистер Куэйл, – сказал Лейкер. – Я был искренне обеспокоен.

– Я блюду интересы своего клиента, и суд напрасно об этом беспокоится. И я настаиваю, чтобы этот вопрос, заключающий в себе неправомерный намек, был взят обратно, ваша милость, в противном случае я покину зал суда и обращусь в…

– Хорошо, хорошо, мистер Куэйл. Напрасно вы волнуетесь. Я просто задал вопрос и, если угодно, извольте, беру его обратно. – Лейкер сделал знак Страппу и сказал, пожалуй, чересчур поспешно: – Продолжайте, мистер Страпп. Но последнее заявление вашего свидетеля по поводу разврата следует вычеркнуть из протокола, и присяжные не должны принимать его во внимание.

Страпп продолжал допрос, уверенности у него несколько поубавилось, хотя и ненамного.

– Итак, Джули и его мать ссорились из-за его поведения? – спросил он.

– Да, сэр, они ссорились… – ответил Хоумз.

– Откуда вам это известно?

– Миссис Кристо пришла ко мне в отчаянии, она рыдала, ломала руки и склонила голову, точно Иаир перед господом.

– Что же миссис Кристо вам сказала, доктор Хоумз? – быстро спросил Страпп.

– Она сказала, что боится за сына. Боялась какого-то ужасного буйства. Боялась, что он губит себя и способен сделать что-нибудь ужасное.

– С ней?

– С ней или с собой. С кем-нибудь…

– Она так и сказала?

– Этими самыми словами. Бренной плотью своей…

– Не стоит о бренной плоти, доктор Хоумз. Миссис Кристо просила у вас помощи?

– Просила. Но… – Хоумз, искусный оратор, умолк на самом интересном месте.

– Так что же? – нетерпеливо спросил Страпп.

– Она предупредила меня, чтобы я не заговаривал с ним. Умоляла не корить его за то, что он ступил на путь греха.

– Почему она так говорила?

– Она сказала, что не знает, чем он ответит на мои речи.

– Вы хотите сказать, она боялась, что он прибегнет к насилию?

– Она боялась влияния сатаны, который ныне им завладел.

– И вы согласились молчать, ничего ему не говорить?

– Нет. Нет. Я знаю свой долг, мистер Страпп.

– Так что же произошло?

– Миссис Кристо рыдала, рыдала, рыдала…

– А вы как поступили?

– Я дождался возвращения сына, и когда он вошел в кухню, где, я сидел с миссис Кристо, я попытался показать ему в свете учения Христова, как дурен и ошибочен избранный им путь греха.

– Он что-нибудь сказал?

– Ничего не сказал.

– Совсем ничего?

– Ничего членораздельного. Когда я стал внушать ему, как вредит он сам себе, как грешно вводить в дом саму размалеванную Иезавель сего града и дьявола по плоти…

– Ясно. Что он на это сказал? Что сделал?

– Он зарычал, как зверь. Он был одержим…

– Вы хотите сказать, он вышел из себя?

– Да, он потерял облик человеческий…

– Что же он сделал?

– Схватил большой нож, который лежал в кухне на доске для хлеба, и кинулся на меня.

– Он бросился на вас?

– Да. Бросался опять и опять…

– Что сделали вы?

– Мне пришлось спасаться. Пришлось бежать. Он бежал за мной до самой калитки, и рычал, как зверь, и замахивался на меня ножом.

– Это было задолго до смерти миссис Кристо?

– Накануне. Как раз накануне, мистер Страпп.

В зале задвигались, завздыхали, позади меня кто-то всхлипывал, а сам я закрыл лицо руками и мысленно застонал: «Джули, Джули!» Что еще тут скажешь, что сделаешь? Как тут выразить всю меру отчаяния?

Страпп помолчал – пусть вздохи и всхлипывания делают свое дело, – а немного погодя негромко и просто сказал: