С беременностью это никак не может быть связано, скорее всего она неловко повернулась в шезлонге. Рожать ей, по ее расчетам, в первых числах сентября, а сегодня только тринадцатое августа. Ошибка в расчетах или роды начались на целых двадцать дней раньше срока? «Нет, – успокаивала себя Кармен, – ошибиться в расчетах она не могла. Просто кольнуло в боку, с кем не бывает?» Тем не менее она перестала есть сладкий бутерброд и, положив его на металлический столик рядом с шезлонгом, замерла, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит. Только очень веская причина могла заставить ее отказаться от свежей белой булки с маслом и сахаром, после голодных военных лет казавшейся самым восхитительным лакомством. В эту минуту схватка повторилась. Все сомнения и расчеты вылетели из головы Кармен. У нее начинались роды.
– Витторио! – крикнула она, и в окне показалось недовольное лицо мужа.
– Может быть, ты угомонишь своего отца? – не заметив испуга в глазах жены, раздраженно спросил Витторио де Бласко. – Он так стучит, что работать невозможно!
Пропустив гневную тираду мимо ушей, Кармен потребовала:
– Пошли за акушеркой.
– За акушеркой? – удивился муж. – С какой стати?
– Кажется, я рожаю, – обхватив обеими руками живот, ответила Кармен.
Учитель латинского языка ахнул, взмахнул руками и, бормоча что-то нечленораздельное, исчез из вида – видимо, побежал за акушеркой.
Кармен же вдруг успокоилась и, прежде чем встать и отправиться в спальню на втором этаже, решила доесть-таки вкусный бутерброд – не пропадать же добру!
«Интересно, – впервые за все месяцы беременности подумала вдруг Кармен, – на кого он будет похож, мой третий ребенок?» Ей захотелось поскорей освободиться от бремени: и так тяжело, да еще эта невыносимая жара.
– Я назову ее Джулией в честь Джулии Беккарии, матери нашего великого писателя Алессандро Мандзони, – торжественно заявил Витторио де Бласко пышнотелой акушерке, когда та, широко улыбаясь, протянула ему орущий сверток.
Учитель с опаской взглянул на новорожденную: крикливая, красная, некрасивая, совсем не похожа на его предыдущих детей. Те после рождения вели себя куда тише и выглядели привлекательней.
Кармен ждала, что скажет муж, но синьор де Бласко молчал.
– Держите же! – акушерка решительно двинулась на учителя, и тому ничего не осталось, как подставить руки.
Девочка закричала еще сильнее.
В комнате царил полумрак, и Витторио де Бласко поднес дочь к окну, чтобы получше ее рассмотреть. Он придумал ей великолепное имя. Оно как нельзя лучше сочетается с фамилией испанских грандов, которую ей выпала честь носить. Джулия де Бласко! Разве не изысканно? Мандзони, между прочим, тоже была де Бласко в девичестве, это она потом стала Беккария, после замужества.
Глядя на строгий профиль мужа, Кармен подумала: «Его хлебом не корми, только дай поговорить об аристократическом происхождении».
– Да, в моих жилах течет голубая кровь! – раздуваясь, как индюк, от собственной важности, продолжал разглагольствовать муж. – Я чувствую, как она разбегается от сердца по артериям и сосудам. Мне достаточно лишь взглянуть на человека, чтобы понять, какого он происхождения. – И он склонился над малышкой, стараясь обнаружить в ней фамильное благородство де Бласко.
– Энергичная особа, – заметил он. – И родилась раньше срока, и кричит так, что оглохнуть можно.
В комнату заглянул Убальдо Милкович. Его светлая шевелюра была растрепана, глаза весело блестели.
– Входи, папа, – обрадовалась Кармен.
Убальдо Милкович, несмотря на то, что ему уже исполнилось сорок девять, выглядел моложе своего напыщенного зятя.
– Говорят, у нас девочка, – сказал Убальдо. В его голосе послышалось разочарование: он так надеялся, что будет мальчик! – Впрочем, – продолжал он, – эта девчонка, похоже, любого мальчишку за пояс заткнет – вон как кричит, во всем доме слышно!
Он явно обрадовался, что внучка родилась такой горластой. Чмокнув в щеку дочь, он подошел к зятю.
– Дай-ка ее мне, – сказал он.
Учитель поспешно отдал малышку тестю – от ее крика у него уже звенело в ушах.
– Успокойся, девочка, – баюкая внучку, приговаривал Убальдо. – Все тебя любят, не плачь.
То ли под влиянием ласкового голоса, то ли сильных добрых рук, но девочка вдруг замолчала. Ее губки растянулись в потешную гримаску, которая очень смахивала на улыбку.
– Я назову ее Джулией, – повторил Витторио, но теперь он обращался уже к тестю. – В честь матери Алессандро Мандзони.
«А я назову ее Джорджо, – подумал про себя Убальдо, – в честь моего неродившегося сына».
Убальдо передал девочку Кармен, и та стала любовно ее разглядывать: пухленькая, черноволосая, с длинными пушистыми ресницами…
– А тебе нравится имя Джулия? – на этот раз Витторио де Бласко обратился к жене, рассчитывая на ее горячее одобрение.
– Звучит красиво, – рассеянно ответила Кармен, переведя глаза на мужа и невольно сравнивая его с новорожденной.