Джулиус и Фелтон

Вместе мы осмотрели каждый дюйм в обеих комнатах, но, кроме учиненного кем-то хаоса, не обнаружили ничего. Если это ограбление, то крайне бестолковое. Внезапно Джулиус остановился и изменившимся голосом осведомился, не держу ли я на работе личных вещей.

– Личных? Разве что бритву и расческу. Иногда остаюсь ночевать. А что?

По его настоянию я заглянул в туалетную комнату, где на полке лежали упомянутые мною предметы, естественно, ничуть не заинтересовавшие вора. Было бы странно, если бы он забрал их, оставив деньги, о чем я, не скрывая улыбки, сообщил компаньону. Поверхностная и все равно весьма утомительная уборка вымотала меня, поэтому скоро я отправился домой, взяв обещание ничего не предпринимать по крайней мере до рассвета.

Перед следующим, необычайно длинным и тяжелым днем я прекрасно выспался. Конечно, много дней спустя начало казаться, будто нехорошие предчувствия одолевали меня с самого утра, однако это было бы неправдой.

Солнца почти не было видно из-за облаков, низких и отвратительно-серых, и тем не менее в целом ничто, как говорится, не предвещало беды. За завтраком я обдумывал вчерашний разговор в кафе и все больше убеждался в невиновности Оливера. Назовите это интуицией, если хотите, значения не имеет. Что я знал о капитане Джеймсе? Ровным счетом ничего, кроме службы в полицейском управлении, что, конечно, не делало его злодеем, и все равно существенно повышало его шансы им оказаться. Я даже не поленился забежать в участок и узнать о состоянии задержанного Соломона Дерриша, однако его, проспавшего положенные двенадцать часов, отправили на допрос.

– А могу я увидеть детектива-инспектора Гаррисона? – спросил я у дежурного констебля и получил весьма неожиданный ответ. Как выяснилось, тот лично возглавил поиски капитана Джеймса – именно его описал Дерриш, придя в себя. Могу представить негодование Гаррисона, обнаружившего предателя рядом. Хотя известие о непричастности Оливера слегка его утешило. Так вот интересно устроен мир: одна и та же новость с разных ракурсов кажется то хорошей, то плохой, то добром, то злом – и все это вместе. Еще я узнал, что Джулиус не появлялся в участке. Дежурный пояснил, что телефонистка не смогла с ним соединить.

– В агентство звонить пробовали?

Дежурный растерянно забормотал нечто невнятное, и я, идя на поводу у эмоций, выхватил у него из рук трубку и весьма нелюбезным тоном велел соединить с офисом детективного агентства по Мэритайм-стрит. Увы, меня постигла неудача. Внезапно вспомнились слова Олдриджа, что Джеймс – теперь-то мы знали, что именно он нес ответственность за оскверненные могилы, – попытается завершить начатое и провести свой жуткий ритуал. Вместе с воспоминаниями пришло понимание: полиция ищет не там. Несомненно, капитан спрятался на кладбище, Джулиус находится рядом, следит и ждет, когда можно вмешаться. Вот тогда я действительно почувствовал тревогу. Мой компаньон может сколь угодно мнить себя умнее других, но ведь и он – простой человек, ранимый и смертный. Ему нужна помощь, и, кроме меня, ее оказать некому.

Расталкивая людей, я ринулся к выходу.

Страх и смятение гнали вперед по скользкой от дождя улице, мимо домов и магазинов, черных зонтиков, под которыми кто-то прятался. Сам же я не замечал, что промок до нитки. Тучи погрузили город в искусственные сумерки, сложно было сказать, взошло ли солнце или еще нет. Через полчаса я добрался до Старого кладбища. Вместо воздуха из груди вырывались хрип и клокотание, в боку покалывало. Полиции нигде не было – впрочем, судя по всему, здесь вообще никого не было, только я.

Дождь лил с удвоенной силой, закладывая уши, точно наступил второй Великий потоп. За стеной сплошного ливня очертания надгробий проступали едва-едва, приходилось постоянно протирать лицо ладонями, чтобы хоть что-то видеть. Не удивлюсь, если завтра с утра слягу с простудой.

– Джулиус! – позвал я, но голос, заглушенный шумом дождя, прозвучал странно и будто издалека, поэтому я не рискнул повторить и медленно, напряженно прислушиваясь, двинулся вперед. Чем ближе к центру я подбирался, тем старше выглядели захоронения. Я ускорил шаг, и тут что-то привлекло мое внимание. Что-то едва уловимое, даже не звук, а лишь отголосок…