Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей

Они пошли вдоль стены на ощупь. И почти тотчас же услышали, как в помещении раздался выстрел. За ним последовал другой, третий.

— Ложись! — прохрипел Дылда. И тут же оба привычно упали на землю и лежали довольно долго. За стеной было тихо.

— Пойдем, — сказал Мервин. С каждой минутой он чувствовал себя все хуже. Немели, отнимались ноги. Все тело горело. Голова была словно налита ртутью. Он первый нащупал ручку и рванул дверь на себя. Дылда отпрыгнул в одну сторону, Мервин — в другую — на всякий случай. Бывало сплошь и рядом, что первого, кто показывался в дверном проеме, прошивали с разных точек одновременно две, а то и три автоматные очереди. Сейчас этого не случилось.

Качнулся язычок огня свечи, качнулся раз-другой и замер. Строение оказалось длинным высоким сараем. Свеча стояла на столе в дальнем от двери правом углу.

— Похоже, что здесь никого нет! — пробормотал Дылда.

Мервин молча направился к столу. Ему хотелось взглянуть на этот мирный огонек, ощутить его тепло, убедиться, что это не сон, что они прошли все же эти проклятые три мили. Он протянул было руку к свече и тут же услышал характерный щелчок пистолета, который ставят на боевой взвод. В следующую секунду Мервин и Дылда уже лежали на полу под прикрытием стола.

— Кто здесь? — всматриваясь в темноту, спросил Дылда.

— Знакомый акцент! — резко произнес грубый мужской голос. — Где-то я его уже слышал. А ну-ка ты, покажись.

Дылда и Мервин взглянули друг на друга, но не шелохнулись.

— Через пять секунд бросаю гранату, — спокойно произнес голос.

«Глупец! — с досадой подумал Мервин. — Ведь учили же нас — прежде чем проникать в незнакомые помещения, выведи из строя все чужие источники света. Лучших мишеней, чем мы сейчас, и не придумаешь. И всего-то нужно было задуть свечу — тогда вели бы разговор с этим невидимкой на равных…»

— Осталось три секунды, — бесстрастно сказал голос.

«Стрелять на звук, но ведь он может быть не один, — тоскливо прикинул Мервин. — А опрокинуть стол и нырнуть в сторону — на это просто не хватит сил!»

В то же мгновение суетливым рывком на ноги поднялся Дылда. Лицо его побелело от страха, и по нему текли слезы — слезы жалости к себе.

— Не надо гранаты, — крикнул он. — Не надо! Я вот он, здесь!..

— А-а-а! Сортирный вояка! — В голосе зазвучала издевка. — А где же твой приятель? Помнится, мы так и не закончили с ним нашу приятную беседу!..

— Здесь, он тоже здесь! — торопливо проговорил Дылда. — Ему трудно подняться, он в обе ноги ранен, а я — в одну!..

«Да он у этого зажравшегося в тылу янки вроде бы прощения просит! — с внезапно охватившей его злобой подумал Мервин. — Прощения — за что?! За то, что нас еще не прикончили партизаны?»

Стараясь не застонать от боли, он привстал на одно колено, потом медленно поднялся во весь рост. Из темноты вышел красномордый сержант ВВС. Он остановился шагах в трех от стола и некоторое время разглядывал исподлобья Мервина и Дылду. Маскировочный костюм его был разорван в нескольких местах, лицо покрыто ссадинами.

— А-а, кто старое помянет — тому глаз вон!.. Это вам, кивята желторотые, говорю я — Грэхэм Барлоу. — Он махнул рукою, словно после долгого спора с самим собою принял наконец твердое решение. — О'кэй?

— О'кэй! Великолепно! — затараторил Дылда Рикард. — Предлагаю по глотку рома. Лучший ром, какой только есть в Сайгоне! Зря, что ли, я флягу столько миль волок?

— Ром так ром, — снисходительно согласился американец. — Сегодня я добрее самой ласковой сестры милосердия.

Он взял флягу и стал пить из нее жадными глотками. Его шатало, ром лился ему на подбородок, на шею, на пол. Наконец он вернул флягу Дылде и тяжело оперся руками о стол.

— Наследство небось миллионное получил? — заискивающе хихикнул Дылда. — Или еще в чем повезло?

— Что-о? — тупо спросил американец. И тут же, словно проснувшись, продолжал: — А-а, это ты, кивеныш… Нет, наследства я не получил. Зато у меня другое семейное торжество. Сегодня получил письмо, что мой отчим подох.

— Что, крутой человек был? — участливо поинтересовался Дылда.

— Крутой? Не то слово… Поверишь, у меня к пятнадцати годам все передние зубы покойничком выбиты были. Бывало, придет домой пьяный со скачек. Он на скачках все свои жалкие центы просаживал. Так вот, подвернусь я ему под руку — бац мне кулаком в рыло. И очередного зуба как не бывало… И этот шрам, — он показал на багровый рубец на щеке, — тоже память о покойничке. Из-за него я на улицу мальчишкой ушел, сестра шлюхой стала…

— Незавидный дэдди, — сокрушенно поддакнул Дылда, отпив рома и вновь передавая флягу американцу.

— Ничего, — злорадно сверкнул тот глазами. — Я в прошлом году в отпуск к себе летал, в Орегон. Ну, на прощание и отделал, как ты говоришь, «дэдди». Печень да почки малость с места ему сдвинул. Вот он и присоединился наконец-таки к большинству…

Грэхэм запрокинул голову, вылил в горло остатки рома.

— Будет ли самолет на Сайгон? — негромко спросил Мервин.

— Должен скоро быть, — ответил американец. — Каких-то двух раненых вывезти должны. А-а, это, наверно, о вас была речь? — Он пьяно ухмыльнулся.