Джуна

Компоненты отнюдь не равны по значению, и необязательно, что все десять компонентов присутствуют в каждом конкретном мифе. Например, необычность смерти Джона Ди заключается, вероятно, только в том, что он умер восьмидесяти одного года от роду (а для 1608 года это огромный возраст, если учитывать среднюю продолжительность жизни), воскресения же не последовало. Пифагор не отличался таинственным происхождением, да и знамения перед его рождением как будто не наблюдалось. Тем не менее обоих надо отнести к разряду магов.

К магам автор относит и Джуну, в чьей биографии можно разглядеть составляющие общего мифа. При таком подходе некоторые ее черты и поступки выступают в ином свете, им находится другое истолкование, чем при прочтении сквозь призму обыкновенной биографии.

Читатель волен возразить, что выбранный подход неправомерен, и даже облечь свое недовольство в формы благородного негодования. Ведь речь идет не о давно умершем историческом герое, а о живом человеке, нашем современнике, в конце концов, обаятельной женщине¹

Автор не принимает такого упрека. Вряд ли Джуну обидит сравнение с Пифагором или Фаустом. Отношение же ее к миру мертвых позволяет упоминать о смерти как о неизбежном этапе любой человеческой судьбы. Однако она человек неординарный, умение заглядывать в будущее, кажется, распространяется и на ее собственную жизнь. Ей словно известно пока не известное никому. Как-то рассуждая о себе и о своем характере, она произнесла: «Я всегда знала, что мне надо достойно воспитать сына и не нанести рану его сердцу. Надеюсь я и понянчить внуков. Но не хочу, чтобы меня, как в детстве, называли «ведьмой», только теперь «старой ведьмой». И я уйду однажды от вас так, что этого никто не увидит. И это мой секрет».

А воскресение… Считает же она, будто живет не в первый раз. Соглашаться или не соглашаться с ее утверждением — личное дело каждого. Но автор считает, что в этой, нынешней жизни Джуны можно обнаружить некоторые компоненты мифа о маге.

Однако начнем по порядку…

ДЕТСТВО РОЖДАВШЕЙСЯ МНОЖЕСТВО РАЗ

Чудесное происхождение

Каждый человек сам выбирает себе родину, тщательно и любовно воссоздает ее образ в своем сердце. Джуна выбрала древнюю Ассирию. Она считает, что родом оттуда. С гордостью рассказывает о славной и причудливой истории этой страны, О ее культуре и людях.

Она говорит, что ассирийцы были превосходными воинами и что ее характер — характер Джуны-воительницы — тоже родом оттуда, из тех далеких и безвозвратно ушедших лет. Джуна с восторгом рассказывает о ремеслах, которыми славились древние ассирийцы, — о чеканке, литье, производстве серебряной и золотой проволоки, об искусстве филиграни. Рассказывает, будто вспоминает увиденное собственными глазами, о чудесных городах и оросительных каналах.

Так же говорит она о медицине, достигшей в Ассирии высочайшего расцвета. Врачи производили необыкновенно сложные операции: ампутировали больные члены, выводили из желчных протоков камни, снимали бельма с глаз пациентов, лечили с помощью массажа. А какое изобразительное искусство было у ассирийцев! Какие фрески они создавали! Какой красоты возводили здания и акведуки!

Ни в коем случае не сомневаясь в искренности сказанного Джуной, все-таки необходимо внести некоторую ясность. Пусть даже в паспорте, в графе, где обозначается национальность, у нее вписано «ассирийка», это ничего не решает. Или почти ничего. И пусть признается Джуна, что порою ей самой кажется, будто она была когда-то Семирамидой и, вглядываясь в портрет легендарной царицы, узнает собственные черты — скулы, разрез глаз, прическа, — словно разглядывает не фотографию, на которой запечатлено скульптурное изображение, работа старого безвестного мастера, а вглядывается в самое что ни на есть настоящее зеркало. Дело не в том.

Познания об ушедшем в прошлое государстве у Джуны хоть и пропущенные через собственное сердце, но книжные — это очевидно. Вот начинает она рассказ о древней Ассирии, и что первым приходит ей на ум? Да, разумеется, картинка из школьного учебника: древние воины преодолевают реку, крепко обхватив кожаные мешки, надутые воздухом. Но точно такую же картинку вспоминает при слове «Ассирия» современный поэт, столь дорожащий своей принадлежностью к нашему времени, что ни за какие блага не захотел бы переменить его на другое.

Ни царств, ушедших в сумрак,

Ни одного царя, —

Ассирия! — рисунок

Один запомнил я.

Там злые ассирийцы

При копьях и щитах

Плывут вдоль всей страницы

На бычьих пузырях.

Так чудно плыть без лодки!

И брызги не видны,

И плоские бородки

Касаются волны.