Джунгли

— Так уж ведется — сама не знаю, почему. Не морфий, так виски. Если бы девушки не пили, они бы не выдержали. Хозяйка всегда дает новеньким морфий, а пристраститься недолго. Иной раз его принимают, когда что-нибудь болит, и тоже привыкают. Вот и я втянулась, я знаю. Я пыталась бросить, но здесь это мне не удастся.

— А ты долго пробудешь тут? — спросил он.

— Не знаю. Пожалуй, всю жизнь. Что же мне еще делать!

— Разве ты не копишь денег?

— Коплю! — вскричала Мария. — Нет, куда там! Зарабатываю я как будто достаточно, но все деньги расходятся. Я получаю половину платы — два с половиной доллара с каждого гостя; бывает, что я зарабатываю долларов двадцать пять — тридцать за ночь, и ты скажешь, что я могла бы делать сбережения. Но с меня берут за комнату и стол, а цены здесь такие, что ты и представить не можешь, потом за прислугу, за напитки — за все, чем я пользуюсь и чем не пользуюсь. За одну стирку белья я плачу около двенадцати долларов в неделю, представляешь? Но что же делать? Я должна соглашаться, или мне придется уйти, а везде то же самое. Мне удается только выкраивать пятнадцать долларов в неделю для Эльжбеты, чтобы дети могли ходить в школу.

Мария умолкла и задумалась; но, видя, что Юргис слушает ее с интересом, она продолжала:

— Вот так и удерживают девушек: их заставляют влезть в долги, чтобы они не могли уйти. Молодая девушка приезжает из-за границы; она ни слова не знает по-английски и попадает в такое место; если она хочет уйти, мадам говорит, что она задолжала двести долларов, отбирает у нее платье и грозит полицией, если она не останется и не будет слушаться. Девушка остается, и чем дольше она живет здесь, тем больше становится ее долг. Часто девушки попадают сюда, не зная, что их ожидает, так как они нанимались в служанки. Ты заметил эту маленькую белокурую француженку, которая на суде стояла рядом со мной?

Юргис кивнул.

— Ну так вот, она приехала в Америку год назад. Она была конторщицей. Какой-то агент нанял ее и отправил сюда будто бы для работы на фабрике. Их целую партию, шесть человек, привезли в такой же дом в конце этой улицы. Эту девушку поместили в отдельной комнате, подмешали ей чего-то в еду, и, когда она пришла в себя, беда уже случилась. Она принялась плакать и кричать, рвала на себе волосы, но ей не оставили ничего, кроме халата, и она не могла уйти. Ее все время одурманивали наркотиками, пока она не покорилась. Десять месяцев она не выходила из того дома, а потом ее выгнали, потому что она не подошла им. Пожалуй, ее выгонят и отсюда — она часто бывает не в себе, потому что пьет абсент. Только одна из девушек, приехавшая с ней, убежала — она выскочила ночью из окна второго этажа. Из-за этого был скандал, может быть, ты слыхал.

— Да, слыхал, — сказал Юргис. (Это произошло в том притоне, где они с Дьюаном скрывались после ограбления «оптового покупателя». К счастью для полиции, девушка сошла с ума.)

— Это очень прибыльное дело, — продолжала Мария. — Агенты получают по сорока долларов с головы и привозят девушек отовсюду. Нас здесь семнадцать в этом доме, из девяти различных стран. В некоторых домах ты найдешь и больше. У нас тут несколько француженок — наверное, потому, что мадам говорит по-французски. Француженки очень нехорошие, хуже всех, если не считать японок. В соседнем доме полно японок, но я ни за что не согласилась бы жить под одной крышей с ними.

Мария приостановилась и затем добавила:

— У нас здесь женщины в большинстве очень порядочные — ты даже удивился бы. Раньше я думала, что они идут на это, потому что им нравится. Но разве женщине может нравиться продавать себя всякому мужчине, старому или молодому, черному или белому!

— Некоторые из них говорят, что нравится, — сказал Юргис.

— Я знаю, — ответила Мария, — мало ли что они говорят! Они понимают, что раз попали сюда, то уже не выберутся. А на самом деле ни одна женщина не бралась за это добровольно, всегда виновата нужда. У нас есть молоденькая еврейка, которая служила посыльной у модистки, но заболела и лишилась места. Она провела четыре дня на улице без маковой росинки во рту, а потом пошла в одно место, тут за углом, и предложила себя. У нее сперва отобрали всю одежду, а потом уже дали поесть.

Мария угрюмо замолчала.

— Расскажи о себе, Юргис, — сказала она вдруг. — Что с тобой было?

И он рассказал ей длинную историю своих похождений со времени бегства из дому — как он стал бродягой, как строил подземную железную дорогу и был сбит локомотивом, потом о Джеке Дьюане, о своей политической карьере на бойнях, о крушении этой карьеры и последующих злоключениях. Мария слушала его с сочувствием, глядя на него, нетрудно было поверить его рассказу о тяжких лишениях.

— Ты вовремя нашел меня, — сказала она. — Я поддержу тебя. Я буду помогать тебе, пока ты не найдешь работы.

— Мне бы не хотелось брать твои… — начал он.

— Почему? Потому что я здесь?

— Нет, дело не в этом, — сказал он. — Но ведь я ушел и бросил вас…

— Глупости! — отозвалась Мария. — Брось думать об этом. Я не виню тебя.