Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано

— Пожалуйста, узнайте, какого черта здесь происходит, — попросила я.

Но необходимость этого быстро отпала. Зашла доктор Стромкист. Вся палата словно оживилась.

Рентген показал, что с одной стороны в грудной клетке Джунипер скопилось более тридцати миллилитров жидкости. Хилоторакс вернулся. Доктор Стромкист собиралась выкачать жидкость с помощью шприца. Снова возникла необходимость в обезжиривании молока.

Нам с Шери пришлось выйти на время процедуры, а когда пятнадцать минут спустя мы вернулись, палата была полна людей.

Джунипер перестала дышать, и ее сердце остановилось.

Доктор Стромкист объяснила, что им пришлось надеть на Джунипер маску и вкачивать воздух в легкие.

Я онемела. Я думала, что все это в прошлом. Ее сглазили, и это не предрассудки. Джуни была так близка к выписке…

— По шкале от одного до десяти, — спросила я доктора Стромкист, — какова должна быть сила моего испуга?

— Четыре или пять, — ответила она.

Это был серьезный регресс. Он свидетельствовал о том, что мы слишком быстро ввели в ее рацион жиры, из-за чего в лимфатической системе снова образовалась брешь. Это значило, что ей придется остаться в больнице еще на несколько недель. А возможно и месяцев.

— Восстановление займет много времени, — сказала доктор Стромкист.

Некоторые младенцы отправлялись домой с предписанием питаться особой смесью. Некоторые даже умирали. Доктор не сказала ничего относительно Джунипер.

Каждый день, проведенный в отделении интенсивной терапии, был сопряжен с опасностью. Каждая медсестра знала хотя бы одну историю о том, как какому-нибудь младенцу оставалась всего пара дней до выписки, а он подхватывал инфекцию и умирал. Доктор Стромкист предупреждала, что у нас впереди еще много тревожных дней.

«Давайте поставим вопрос следующим образом, — сказала я. — К какому празднику она, возможно, вернется домой:

Хэллоуину, Дню благодарения или Рождеству?»

В ответ врач лишь улыбнулась и пожала плечами.

Когда Джунипер исполнилось пять месяцев, у нее из носа достали кислородные трубки. Теперь мы могли видеть ее лицо целиком: мягкие щеки, алый рот и удивленный взгляд. Она всем своим видом будто бы говорила: «А почему все плачут?»

Теперь, когда жидкость была устранена из ее легких, Джунипер дышала самостоятельно. Она все еще иногда забывала, как это делать, но ей это было дозволено.

Медсестры говорили, что дышать для нее — это все равно что учиться кататься на велосипеде без боковых колес.

Том говорил, что в этом деле главное не сводить глаз с дороги и чувствовать ветер в волосах. Она двигалась только вперед.

Вскоре из ее ноги достали и Бровиак. Все тоньше становилась связь с отделением интенсивной терапии.

В начале сентября медсестра по имени Кэрол помогла мне подготовить Джунипер к принятию ванны. Мы с Трейси уже обтирали ее губкой, но это должно было стать ее первым погружением в теплую воду. Кэрол сняла с Джунипер подгузник, отклеила датчики с груди, отсоединила провода и подала мне голого малыша.

«Что вы делаете? — спросила я Кэрол. — Она ведь отключена от мониторов».

Последний раз Джунипер была настолько свободной, когда медсестра из родильного отделения передавала ее Гвен в операционной. С того момента как Гвен поставила ей первую капельницу, она была все время подключена к аппаратам. Теперь же я могла взять ее на руки, как футбольный мяч, и поехать с ней на лифте. Вдруг я уроню ее? Вдруг она перестанет дышать?

«Вы наблюдаете за своим ребенком? — спросила она. — Просто не сводите с нее глаз».

Она знала, что никакие аппараты не могут сравниться с материнской интуицией. Кэрол прекрасно понимала, что мне необходимо было дать возможность научиться прислушиваться и доверять своему чутью. Мне нужно было побыть в роли родителя без наблюдения посторонних.

Я бы хотела вспомнить, что я говорила в тот момент Джунипер. Было бы здорово, если бы свет стал приглушенным. Тогда я качала и купала бы свою дочь, а та бы мечтательно смотрела мне в глаза. Я смогла побыть той мамой, какой всегда мечтала быть.

Я пыталась протирать Джуни чем-то вроде марлевого тампона и мечтала о том, чтобы кто-нибудь принес мне перчатки с пупырышками, чтобы она не выскальзывала из рук. Я боялась, что мой ребенок, прошедший такой тяжелый путь, будет утоплен собственной матерью в пластиковой ванночке. По-моему, я пела ей песню Джона Прайна, как и всегда, когда хотела объяснить, что трудности, пережитые ею в отделении интенсивной терапии, — это лишь часть того, что ожидает ее в дальнейшей жизни. Под тобой лишь пара сантиметров воды, а ты думаешь, что тонешь. Именно так мир и устроен.