Джура

— Буду другом! — серьезно сказал Джура, и они обнялись. — Ничего у меня нет, чтобы отдарить вас, — сказал Джура. — И не надо! — воскликнул Юрий. — Ты спас нам жизнь! Мы бы хотели помочь тебе. Хочешь учиться? Мы все поможем тебе. Научишься грамоте в начальной школе — поступишь в среднюю, кончишь среднюю — поступишь в высшую. Пойми, есть человеческие характеры, напоминающие своим поведением растения: в хороших условиях они расцветают, а случится несчастье — они беспомощны. Это не в характере коммунистов. Есть человеческие характеры, — продолжал Юрий, — сродни волчьим. Волка, как говорится, ноги кормят. Он бежит туда, где водятся овцы и киики, и остается там до тех пор, пока не сожрет всего. У несоветских людей есть волчья заповедь, по которой они живут: «человек человеку волк». Каждый заботится только о себе. Это тоже не в характере коммунистов. Настоящий человек не уподобляется ни растению, ни зверю. Настоящий человек — это прежде всего творец, созидатель, строитель. Он не ждет милостей от природы, а заставляет природу служить себе. Пустыни он превращает в цветущие оазисы. В них он разводит созданных им же домашних животных и сеет им же созданные растения. Он покорил молнию, а бурные воды заставил работать на себя, и не только на себя, а на благо всего трудового народа, и ты бы, Джура, мог стать настоящим человеком, коммунистом и даже охотником за тайнами природы. Но надо стремиться стать знатоком этого дела. — Я только простой охотник.

— Всякий труд благороден. Разве ты не хотел бы, чтобы все люди всегда жили в довольстве, чтобы занимались любимым трудом, трудились по способностям, а получали по потребностям? — Очень хотел бы! А как это сделать?

— Как? — Юрий задумался, как бы попроще и яснее объяснить. А Джура нетерпеливо смотрел ему в глаза и ждал. Юрий закончил объяснение следующими словами: — Каждый, самый незаметный человек честно выполняет свое маленькое дело, как это задумано в большом плане. А иногда бывает не совсем так, как этому человеку вначале хотелось бы. Но он работает, учится, и приходит час, когда этому человеку становится понятным, что счастье его, этого маленького человека, зависит от счастья великого множества таких же простых людей, сердца которых направлены к одной цели, на благо всех. Надо, Джура, учиться и учиться!

— Сколько лет надо учиться?

— Пятнадцать лет, — сказал Саша.

— Сейчас не могу, — ответил Джура. — Не могу, пока жив Тагай. Я должен поймать Тагая и найти Зейнеб. Я поеду, поеду!.. Можно взять твоего коня и съездить за Серым на гору? Он там до сих пор пасется.

Юрий сам заседлал коня для Джуры.

— Мы отправим сегодня Федора в Ош, а сами попробуем подняться в пещеру на горе Глаз Дракона. Коня оставь у Козубая и помни: где бы ты ни был, мы твои друзья, верные друзья, и я всегда помогу тебе. Козубай и Максимов знают мой адрес.

— Если ты уезжаешь и у тебя свое дело, как можешь ты мне помочь поймать Тагая и найти Зейнеб? А об этом сейчас все мои помыслы. Мир больше, чем я думал, и я не знаю когда, но я найду их. Храни мое ружье и часы.

Джура отдал обе вещи Юрию, вскочил на коня и сказал дежурному, что едет за серым конем.

Далеко от крепости Джура встретил Уразалиева с тремя джигитами.

— Джура, скорее! — крикнул Уразалиев, останавливая коня. — Здесь недалеко, в киргизском становище, у белого камня, хотят убить докторов. Я скачу к Козубаю за помощью, да боюсь, не будет ли поздно.

— Пошлем одного человека к Козубаю, — ответил Джура, — а мы поскачем на выручку.

Джура, плохо понимая, в чем дело, ворвался на становище первым.

— Где доктора? — спросил он у женщин, толпившихся вокруг одной из юрт.

Ему показали на закрытую дверь.

Джура бросился в юрту, выстрелил вверх и крикнул: — Не шевелись!

На полу, связанные, лежали две молодые девушки — русские, а возле них стояло несколько стариков с ножами и карамультуками. — Где басмачи? — крикнул Джура.

— Басмачей здесь нет, — ответил седой старик. — А кто же докторов режет? Зачем девушек связали? — Не тронь их, это и есть доктора. Не тронь! Пусть перед смертью скажут всю правду: зачем они хотели оспой киргизов заразить?

Джура и Уразалиев обезоружили собравшихся, освободили девушек. Одна из них, тоненькая и юная, громко всхлипывала и что-то обиженно говорила второй. Вторая, высокая, полная, с темным пушком на губе, тоже вытирала слезы. Она подняла с пола поломанные ножички и швырнула их в очаг. Потом вынула из сундука бутылочку и вату и, потирая онемевшие руки, по-русски обратилась к Джуре. Джура не понял, а её познания в киргизском языке были, видимо, тоже невелики.

Уразалиев вышел на улицу — там комсомольцы успокаивали собравшихся.

Худенькая девушка показала на нож Джуры и на старика, стоявшего рядом. «Такая маленькая, — подумал Джура, — а такая мстительная! Что же, она права: старик сам бы её прирезал». Он вынул нож, быстро шагнул к старику и ударом в грудь опрокинул его на землю. Вдруг обе девушки, громко вскрикнув, схватили его за руку, пытаясь ему что-то объяснить. Джура выпустил старика и недоумевающе посмотрел на девушек.