Джура

Шараф, маленький и полный, с черными сверкающими глазками, чуть не присел от неожиданности. Будь это кто-нибудь другой, а не Максимов, тот свалился бы с лошади, сраженный пулей в голову, но это был Максимов. Шараф испугался: не было у Максимова ни одной неудачи. Раз Шайтан здесь — значит, дела его, Шарафа, действительно очень плохи. Ему только что донесли о поражении басмачей на границе. Даже сюда явился сам Тысячеглазый! Толпа стояла затаив дыхание и с любопытством ждала, что будет. Многие видели Максимова впервые, но слышали о нем все. Седло, украшенное серебром, красная бархатная попона с золотыми пятиконечными звездами, нагайка, уздечка и оружие у Максимова были богаче и лучше, чем у курбаши.

— А я приехал к тебе, Шараф, запросто, — сказал Максимов, — как к бывшему добротрядцу. Ты окружен. Думаю: «Чего зря людей бить? Он старый джигит, поймет, не будет рисковать людьми». Маленькие глазки Шарафа беспокойно бегали. «Правду или неправду говорит Шайтан? А может быть, это просто хитрость? Он один, а нас много», — соображал Шараф и быстро отстегнул кобуру. «Ага, — решили басмачи, — сейчас курбаши застрелит Шайтана!» — Ты что берешь? — спросил насмешливо Максимов, показав камчой на руку Шарафа у кобуры.

— Браунинг! — зло ответил Шараф.

— А у меня маузер. — И он похлопал по деревянной кобуре. — И куда ты с браунингом на маузер? У тебя восемь пуль, а у меня двадцать пять. У тебя двадцать шесть настоящих басмачей и сто неучей, а у меня двести бойцов. У тебя половина людей без лошадей, а у меня на хороших конях. У тебя только двенадцать винтовок, а у меня двести винтовок и пулеметы, а патронов — без счета. Вы окружены. Кто сдаст оружие, тот будет жив!

Заметив, что оправившийся от неожиданности Шараф готовится действовать, Максимов быстро кинул ему в лицо поводья, повелительно крикнув:

— Держи!

Шараф невольно схватил поводья в обе руки.

— Принимай гостя! — сказал Максимов, быстро спрыгнул с коня и, не оборачиваясь, пошел в юрту.

Стоило ему обернуться, выказав тревогу, и его бы смяли, уничтожили. Сбитые с толку басмачи почтительно бросились вперед, чтобы распахнуть ковер у входа. Переступив порог юрты, Максимов оглянулся: он заметил в толпе Рахима.

— Лучше сдавайтесь, — повторил Максимов, входя в юрту и садясь на почетное место, перед дымящимся блюдом плова. Басмачи загалдели: курбаши Шараф своим робким поведением «потерял лицо».

Рахим заметил подошедшего Кучака. Перебросившись несколькими словами, Рахим и Кучак разошлись. Кучак шепотом рассказывал вымышленные истории о героических поступках Максимова, которого «пуля не берет». Рахим рассказывал о происшествиях, которые были на самом деле. Басмачи недоверчиво косились, но слушали охотно. Тем временем Максимов попросил подать горячей воды. Он медленно мыл руки и терпеливо ждал, пока Шараф подаст ему полотенце.

— Шараф боится Шайтана! — немедленно пронеслось по толпе. Сидя друг против друга, Максимов и Шараф молча пили кумыс. Когда подали чай, Максимов спросил:

— Что же, будем биться или мириться? Горный кишлак окружен. Сдавайся. Иначе всех перебью.

— Слушай, командир, — начал по-русски Шараф, — я знаю русский язык, а все здесь сидящие не понимают. Ты один, а нас триста… — Это ложь, — спокойно возразил Максимов. — У тебя двадцать шесть басмачей и сто неучей. У меня двести бойцов. Хочешь, я докажу? Я докажу, — громко повторил Максимов по-киргизски, — что вы окружены. Пойдем!

Выйдя во двор, он два раза выстрелил из маузера. Дробь пулемета донеслась слева; провизжавшие над головой пули заставили некоторых басмачей броситься плашмя на землю.

Максимов выстрелил три раза, и пулемет заскрежетал справа. Шараф льстиво улыбнулся.

— Я пошутил, — сказал он. — Я ведь нарочно привел басмачей сдаваться. Я советский.

Все затаили дыхание, ожидая, что будет дальше. — Я так и знал, — сказал Максимов. — Распорядись, чтобы басмачи сдали оружие. Я не хочу вашей крови.

Рахим первый вышел вперед и демонстративно бросил карамультук. За ним бросил свой нож Кучак.

— Слушайте меня, друзья, — обратился Шараф. — Судьбы, ниспосланной аллахом, никто не изменит. Я не хочу вашей гибели. Сдадим же оружие!

Ропот послышался среди басмачей, но открыто недовольных было мало. Басмачи растерялись. Уж очень все произошло неожиданно. Лучше остаться живыми, отдать оружие и бежать, а там видно будет. — Пусть начальник даст обещание, что нас оставит в живых, — раздался голос из толпы.

— Обещаю, — несколько помедлив, сказал Максимов, — но я не ручаюсь за тех, кто уйдет с оружием в руках.

— Поклянись! — закричал какой-то старик.

Максимов усмехнулся и произнес на память клятву из корана: — «Клянусь горою, клянусь писанием, начертанным на развернутом свитке, клянусь населенным домом, клянусь высоким небесным сводом, клянусь взволнованным морем: действительно казнь от господа твоего поразит, и никто её не предотвратит». -Правильно! — сказал пораженный старик.

— Он действительно шайтан! Шайтан! — раздались испуганные голоса. — Откуда русскому знать коран?