Джура

Только какая-то женщина без паранджи, заметив Кипчакбая, испуганно закричала и, боясь наказания, помчалась через базар. — О горе мне, горе! — кричала женщина и своим криком выдала себя, потому что помощники, ехавшие вместе с Кипчакбаем на лошадях, поскакали за ней через базар, опрокидывая прохожих. Много людей побежало с базара, и впереди всех мчались мальчишки, боявшиеся сердитого Кипчакбая больше, чем шайтана. А раис Кипчакбай, одновременно исполняя обязанности казы[38], шагом ехал по базару на породистом и выхоленном гнедом коне. Он грузно покачивался в мягком седле.

Выпятив нижнюю губу и прищурившись, Кипчакбай сердито смотрел на склонивших головы правоверных и икал от съеденной слишком жирной пищи. В правой руке он сжимал ременную семихвостую плеть — диру, символ власти раиса.

К нему приволокли провинившуюся перед кораном женщину. Толстый Кипчакбай выругал её, отхлестал дирой и поехал дальше, а впереди и позади него двигались его помощники. — Дерешься? — крикнул чей-то звонкий молодой голос из толпы. — Кто сказал? Кто сказал? — закричал Кипчакбай, покраснев от гнева.

Но все молчали. Тогда Кипчакбай, направил лошадь на толпу — толпа расступилась. Разгневанный Кипчакбай подскочил вплотную к толпе и стегнул нагайкой пожилого дехканина по голове, приговаривая:

— Делай намаз[39] по вечерам, делай!

Стоявшего рядом дехканина он тоже ударил и сказал: — Не ешь днем в пост, не ешь!

— Но ты меня за это уже наказывал, — ответил смиренно дехканин, вздрагивая от удара.

— Что?! — закричал Кипчакбай. — Что ты сказал? Дехканин промолчал, а Кипчакбай, размахнувшись, стегнул его ещё три раза.

— Прими наказание и смирись перед аллахом, гордец! Бисмилля[40]!

В этот момент он заметил удивленный взгляд дехканина, стоявшего рядом, и ударил его, также приговаривая: — Хоть ты ещё и не согрешил, но все равно согрешишь! Прими наказание вперед и ты тоже!

И, распалясь гневом, Кипчакбай поехал вдоль толпы, стегая ременной плетью направо и налево всех попадавшихся ему под руку. Никто не сопротивлялся, и избиваемые только вздрагивали всем телом при ударе и ещё ниже склоняли голову.

— Почему ты повернулся ко мне спиной? Как тебя зовут, старик? — сказал Кипчакбай, остановив лошадь возле ковровой лавки. Странник обернулся и, увидев Кипчакбая, испуганно вжал голову в плечи.

Кипчакбай внимательно всматривался в странника и узнал Кучака.

— Бисмилля! Я нищий, меня зовут Джура, — сказал Кучак первое пришедшее ему в голову имя.

— Хо-хо! — презрительно захохотал Кипчакбай. — Джура сидит в яме, а ты — Кучак!

Странник задрожал.

— Может, ты и Джура, — ехидно продолжал Кипчакбай, — а может, и врешь!

И Кипчакбай позвал своих помощников, ловивших тем временем на базаре ещё двух женщин без паранджи.

— Пусть ты и не Кучак, но, чтобы выяснить, кто ты, я тебя арестую. Ты поможешь нам копать арык. Взять его! Перепуганный странник с неожиданной быстротой юркнул в соседний двор. Кипчакбай верхом погнался за ним через двор и сад, но странник пролез под забором через собачий лаз в соседний двор. И так как все дворы были огорожены высокими дувалами, то Кипчакбай и его люди погнались в обход, а странник скрылся.

III

У выхода из поселка Кучак задержался у обжорных лавок. Чего только здесь не было! Старик глотал слюну и глазами ел недоступные ему лакомства, аромат которых щекотал ему ноздри. Запах душистого плова смешивался с ароматом кавурдака. Пары наперченного мясного бульона туманили голову.

Кучак не выдержал. Голод оказался сильнее страха. Старик подошел к хозяину, толстогубому китайцу с четырехугольной физиономией, и, вытащив дрожащими руками шкуру лисицы, подал ему. Хозяин молча бросил её на руки помощнику и вопросительно взглянул на старика.

— Накорми меня, — попросил странник, — чтобы я наелся. Хозяин посмотрел на шкуру и сказал:

— Нет.

Странник разгневался: шкура хоть и осенняя, но хорошая, и он сердито подал хозяину золотое колечко с бирюзой. Хозяин утвердительно кивнул головой.

Кучак поспешно уселся в углу на ковре, поджав ноги, помыл руки под струей чистой горячей воды, политой чайханщиком, старательно вытер их матерчатым поясом и принялся за еду. Вскоре около старика собралась толпа.

— Вот, — сердился хозяин, — старик вводит меня в убыток. Я думал, он человек, а он бездонный курджум. Сам небольшой, а ест, как батыр!

И хозяин перечислял съеденное. Присутствующие поочередно щупали живот старика и говорили:

— Еще не тугой, ещё много влезет!

Вскоре весть об обжоре привлекла толпу любопытных. Но старик, не обращая внимания, быстро ел. Он ел и запивал мясным бульоном, а в его глазах блестела неутоленная жадность.

Сумерки окутали базар. Огонь карачирака освещал потное лицо старика, глотавшего уже через силу. Зрители всё прибывали. Даже базарное начальство почтило зрелище своим присутствием. — Да ведь это Кучак! — вдруг закричал Безносый. Он был теперь каким-то базарным начальством — это облегчало ловлю воров и нищих, для того чтобы копать арыки на новых землях Кипчакбая.