Джура

— Это бай или кто-нибудь из сдавшихся ранее басмачей, — сказал раис колхоза «Свет зари». — Они все еще никак не могут опомниться. Белая собака, черная собака — все равно собака. У таких свой собственный телеграф новостей. Много бандитов уничтожено пограничниками, но стоит появиться где-нибудь басмачам Тагая или Хамида…

— Хамид уже появился, — раздался старческий, скрипучий голос. — Мой сын научился грамоте и стал такой умный, что стыдится отца. Свою сестру, мою старшую дочь, он заставил снять паранджу, а джигиты Хамида ей за это отрезали голову.

— Джигиты Хамида не джигиты, а проклятые басмачи, продавшие свои души английской разведке, — сказал мужчина в полувоенной форме. — Разве басмачи одной твоей дочери отрезали голову? Ведь когда выбирали место, где быть таджикской столице — в Гиссаре или Дюшамбе, то обнаружили, что в кишлаке Гиссар в то время басмачи оставили только семь дворов, — вот что басмачи наделали! Они попробовали и в этом году захватить Памир. Всех бандитов уничтожила Красная Армия, только двенадцати головорезам удалось унести ноги к своим хозяевам, за границу.

— Кого режут басмачи? — спросил раис колхоза «Свет зари» и сам ответил: — Учителей, агрономов, трактористов, докторов, партийцев, комсомольцев, председателей колхозов, инженеров. А зачем? Чтобы не выпустить в народ Слово. В царстве слепых и кривой — хан. Что может сделать один человек, единоличник, сам по себе? А вместе? Колхозом? Если всем народом топнуть ногой — будет землетрясение, если всем народом дунуть — будет буря, а если плюнуть на врага — будет озеро, в котором враг утонет.

Председатель колхоза торжествующе посмотрел кругом, выискивая несогласных. Никто не возражал.

Три громких хлопка в ладоши прозвучали на всю чайхану. Давно уже никто так, по-байски, не призывал к себе чайханщика. Абдулла быстро наклонился, чтобы из-за сверкающего пузатого самовара увидеть этого заказчика. В углу сидел пожилой узбек в темном халате. Абдулла разглядел узкое лицо, изрытое оспой. Левая бровь и скула были рассечены шрамом.

Абдулла схватил самый цветистый чайник, насыпал в него чаю, налил кипятку, взял поднос и сам поспешил к гостю.

— Селям алейкум! — приветствовал он заказчика и бесцеремонно заглянул в его опущенное лицо. — Как доехал, Хамид?

— Алейкум селям, Абдулла, — спокойно процедил сквозь зубы Хамид. — Как живешь?

Мгновенно смолкли все разговоры, пронесся тихий шепот:

— Здесь сидит глава басмаческого отряда — сам курбаши Хамид.

Все взоры устремились на Хамида. Только группа геологов продолжала горячо спорить. Но и они умолкли, удивившись наступившей тишине. А когда раис колхоза «Свет зари» объяснил им, что человек в углу, со следами оспы на лице, не кто иной, как курбаши Хамид, они оживленно зашептались. Ивашко вскочил и подошел к Хамиду.

— Курбаши Хамид? — громко спросил он, опуская руку на наган в кобуре.

Хамид бросил быстрый взгляд в лицо юноши и мгновенно опустил глаза.

— Я Юрий Ивашко. Помнишь группу золоторазведки и перевал Кечик-Алай? Скажи, куда твои басмачи девали наши записные книжки? Ну?

— Стреляй собаку, стреляй! — раздался на всю чайхану пронзительный голос старика, у которого басмачи Хамида зарезали дочь.

Ивашко почувствовал, как чьи-то сильные пальцы крепко сжали кисть его руки. Он быстро оглянулся и увидел улыбающееся лицо пожилого киргиза.

— Пусти! — Юноша попытался освободить руку, но это ни к чему не привело.

— Здесь нельзя стрелять, — улыбаясь, сказал киргиз. — Прячь свой наган!

Ивашко вспыхнул:

— Ты что, курбаши испугался? Хамид один, а ты боишься… Трусишь?

Послышались возгласы удивления и смех. Юноша заметил, что окружающие смеются над ним.

— Иди к начальнику, — спокойным голосом произнес киргиз и, обернувшись к толпе, пояснил: — Ничего, он еще молодой, горячий… ничего…

— К начальнику? — вызывающе спросил Ивашко. Он оглянулся: его смутили улыбка и снисходительный тон киргиза.

— К начальнику райотдела, — спокойно ответил киргиз. — Ты на Алай, в запретную пограничную зону, ездил, а к Тысячеглазому не зашел. Теперь кричишь: «Мои записные книжки, мои записные книжки!» Не велика храбрость — угрожать безоружному в чайхане, где много народу. Надо было не трусить, когда напали басмачи…

— Да вам-то какое дело?.. А вот здесь сам курбаши Хамид, главарь басмачей.

— Я это вижу, но стрелять нельзя.

Вокруг спорящих собрались все посетители чайханы.

Хамид, от которого временно было отвлечено внимание присутствующих, услышал чей-то шепот:

— Прыгай в реку… Белая кобыла у коновязи, крайняя с востока…

Хамид порылся в складках пояса и спокойно вынул оттуда аккуратно сложенную газету. Медленно развернув ее, он достал вчетверо сложенную бумажку.

— Читай, начальник, — произнес он, протягивая ее юноше.

Взяв бумажку свободной рукой и быстро пробежав глазами написанное, Ивашко с возмущением сказал:

— Не верю! Фальшивое… Идем выясним…

— Приехал сам товарищ Максимов, Тысячеглазый! — услышал Юрий. Рядом с ним стоял Рахим, юный помощник Абдуллы. — Вот! — Улыбаясь, мальчик показал на дверь.