Джузеппе Бальзамо. Части 4, 5

Руссо принялся излагать теорию декламации и мелопеи, однако этот ученый разговор был прерван: в сопровождении нескольких придворных подошел король.

Он с шумом вошел в артистическую, где философ давал урок ее высочеству.

Первое движение, первое же чувство короля при виде неопрятного господина было в точности такое, как у г-на де Куаньи, с той лишь разницей, что граф знал Руссо, а Людовик XV был незнаком с ним.

Он внимательно рассматривал свободолюбивого господина, выслушивая комплименты и слова благодарности принцессы.

Его властный взгляд, не привыкший опускаться никогда и ни перед кем, произвел на Руссо непередаваемое впечатление: философ оробел и почувствовал неуверенность.

Дофина дала Людовику XV время вдоволь насмотреться на философа, а затем подошла к Руссо и обратилась к королю:

— Ваше величество! Позвольте представить вам нашего автора!

— Вашего автора? — спросил король, делая вид, что пытается что-то припомнить.

Руссо казалось, что во время этого диалога он стоит на раскаленных углях. Испепеляющий взгляд короля, подобный солнечному лучу, падающему сквозь увеличительное стекло, переходил поочередно с длинной щетины на сомнительной свежести жабо, затем на покрытый густым слоем пыли кафтан, на неряшливый парик величайшего писателя его королевства.

— Перед вами господин Жан Жак Руссо, сир, — проговорила сжалившаяся над философом принцесса, — автор прелестной оперы, которую мы собираемся представить снисходительности вашего величества.

Король поднял голову.

— A-а, господин Руссо… Здравствуйте! — холодно сказал он и снова с осуждением стал разглядывать его костюм.

Руссо спрашивал себя, как следует приветствовать короля Франции, не будучи придворным, но и не желая показаться невежливыми, раз уж он очутился в королевской резиденции.

В то время как он раздумывал, король непринужденно беседовал с ним, как и все государи, нимало не заботясь о том, приятны его слова собеседнику или нет.

Руссо молчал и словно окаменел. Он забыл все фразы, которые собирался бросить в лицо тирану.

— Господин Руссо! — обратился к нему король, не переставая разглядывать его сюртук и парик. — Вы написали чудную музыку, благодаря ей я пережил прекрасные минуты.

И затем, в высшей степени противным голосом и страшно фальшивя, король запел:

Когда б я всем речам внимала Любезных франтов городских,
Других возлюбленных немало Легко нашла б я среди них.

— Прелестно! — воскликнул король, едва допев куплет.

Руссо поклонился.

— Не знаю, смогу ли я хорошо пропеть, — проговорила дофина.

Руссо повернулся к принцессе, собираясь дать ей несколько советов. Но король опять запел, на сей раз — романс Колена:

В лачуге сумрачной моей Я средь забот с утра.
Привычен труд мне в смене дней, Как холод и жара.

Его величество пел отвратительно. Руссо был польщен памятливостью монарха, но его задело скверное исполнение. Он скорчил гримасу и стал похож на обезьяну, грызущую луковицу: одна половина его лица смеялась, другая плакала.

Дофина сохраняла невозмутимый вид, не теряя хладнокровия, как это умеют делать лишь при дворе.

Король, нимало не смущаясь, продолжал:

Колетта! Знай, любовь моя,
Что и средь этих стен С тобою был бы счастлив я,
Твой брошенный Колен.

Руссо почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.

— Скажите, господин Руссо, — обратился к нему король, — правду ли говорят, что вы иногда наряжаетесь в армянский костюм?

Руссо еще больше покраснел, язык словно застрял у него в горле, и он ни за что на свете не смог бы в тот момент им пошевелить.

Не дожидаясь ответа, король запел:

Всем тем, кто влюблен,
Непонятен закон,
И смысл им не виден в запрете…

— Вы, кажется, живете на улице Платриер, господин Руссо? — осведомился король.

Руссо в ответ кивнул, но это была его ultima thule[4]… Никогда еще ему так не хотелось воззвать к помощи.

Король промурлыкал:

Ведь это же чистые дети,
Ведь это же чистые дети…

— Говорят, вы в очень плохих отношениях с Вольтером, господин Руссо?

Руссо окончательно потерял голову. Он не мог больше сдерживаться. Но король, вероятно, не собирался его щадить и направился к выходу, фальшиво напевая:

Пойдем-ка в рощу танцевать,
Подружки, будьте веселее! —

и продолжая под звуки оркестра свои чудовищные вокальные упражнения, от которых умер бы Апполон точно так же, как этот бог сам некогда покарал Марсия.

Руссо остался в одиночестве. Принцесса покинула его, чтобы в последний раз взглянуть на свой костюм.