Джузеппе Гарибальди

Всем известно, что он сам создал себе сценический костюм: красная рубашка, небрежно завязанный шейный платок, тоже красный, белое или серое пончо, вышитая шапочка, придерживающая волосы, или фетровая шляпа с загнутыми полями — все это должно было выделить его, сделать заметным на поле боя или на скамье парламента, итальянского или французского; не узнать его было невозможно.

Весь мир запомнил его таким. Так запоминается популярная оперная ария, которую напевают на разных континентах. Он жил и сражался в Южной Америке, конечно же, в Италии, во Франции. Но он побывал также на Дальнем Востоке, в Тунисе и Турции, в России и Австралии, жил в Лондоне и Нью-Йорке. Редко национальный герой, чье имя связано с объединением его страны, Италии, был до такой степени космополитом, любимым или ненавидимым с одинаковой силой на своем родном полуострове и в чужих краях.

Гравюры и эстампы в миллионах экземпляров рассказывают о его подвигах. В сериях «Жизнь Гарибальди в рисунках» он спасается во время кораблекрушения у берегов Рио-Гранде-до-Суль, предлагает свою шпагу правителю Уругвая, входит в Ком, восторженно встречаемый народом, или стоит на коленях, держа на руках тело умершей жены, в то время как его товарищ копает ей могилу.

«Есть имена, которые в силу романтических обстоятельств становятся ближе людям из деревни, — пишет Жорж Санд в 1859 году, — и я не была удивлена, увидев портрет Гарибальди у набожных горцев в Белее и Севеннах. Этот знаменитый искатель приключений, которого некоторые боязливые умы представляют себе бандитом, стоит у них рядом с образами святых».

«А почему бы и нет? — продолжает Жорж Санд. — Почему бы ему не занять места среди покровителей бедного люда, ему, ставшему для итальянского народа провозвестником новой веры? Разве его речи порой не напоминают первых христиан?»

Англичане, обычно такие сдержанные, когда Гарибальди посетил их в 1864 году, устроили ему прием, который никогда не оказывали ни одному иностранцу: ни рабочие Манчестера принцу де Галль, ни лондонские толпы архиепископу Кентерберийскому, ни Пальмерстону в Гладстоне, — восторг был всеобщим. Все хотели «прикоснуться» к герою.

Популярность Гарибальди была так велика, что в Париже, Лондоне, а затем и в Соединенных Штатах появились «игрушки Гарибальди»: трубки, чернильницы, календари, фарфоровые статуэтки, воспроизводящие его силуэт; вино Гарибальди, плащ Гарибальди, блуза Гарибальди. И, конечно же, песни и поэмы.

Гарибальди сам способствовал созданию собственной легенды. Он написал много вариантов своих «Мемуаров», затем три автобиографических романа.

Александр Дюма — кстати, автор «Монте-Кристо»! — приехал к нему, стал его другом, написал подробный отчет о завоевании обеих Сицилий, затем издал (переписал?) «мемуары» генерала Гарибальди и опубликовал книгу, посвященную гарибальдийцам.

Самый популярный и самый романтический писатель того времени отдал свое перо на службу герою, превратив его, таким образом, при жизни в персонаж романа.

Но и сам Виктор Гюго с восторгом писал о том, кто «освободил народ», о Джузеппе Гарибальди, «прославленном воине»: «Гарибальди, что же такое Гарибальди? Человек, ничего более. Но человек в высочайшем смысле этого слова.

Человек свободы; человек человечества. Vir[3], как сказал бы его соотечественник Вергилий»[4].

Гарибальди, как всякий популярный герой, тоже был оклеветан, изранен, подвергался преследованиям. И — подобно Монте-Кристо — стал владельцем острова в Средиземном море, но хоть там он и обрел свою последнюю любовь, жил и умер в бедности.

Однако, несмотря на тернии, в течение целого века его окружала слава.

Эстампы, рассказывающие о его жизни, не лгут: просто выбраны героические эпизоды. Вот он поднимается на полуют корабля и командует: «На абордаж!» Вот он приподнимается на стременах в сером пончо, наброшенном на плечи, под огнем противника. Вот он стоит на холме и обещает своим сподвижникам победу или смерть. Он — человек, которого видят, слышат, к которому прикасаются, как к святому. Неаполитанцы, когда он освободил их, подумали, что он творит чудеса. Но на самом деле слава и известность никогда не приходят к человеку, если он сам каким-то образом не способствует этому. Гарибальди умел, например, использовать обаяние своего голоса. Блестящий оратор, он импровизировал, как актер комедии дель арте[5] в зависимости от реакции аудитории, постепенно увлекая ее за собой. Бегло говоря по-французски, по-итальянски, по-испански, достаточно хорошо по-английски, он сохранил от нескольких лет, проведенных в Южной Америке, музыкальную певучесть речи, сложившуюся, несомненно, под влиянием кастильского диалекта[6], что придавало его манере говорить особое очарование.

«Гарибальди ни на кого не похож, — писала Жорж Санд, — в нем есть какая-то тайна, заставляющая задуматься».