И вдруг… Вдруг, или тотчас, как часто говорит святой евангелист Марк, «абие» — по-славянски… Я прочел Евангелие — и понял слова Пилата: «Се человек!» Над прежней безобразной жизнью мне открылась божественная высота предназначения человека. И этот человек — тоже был я!
И одновременно с Евангелием, в тот же день, или в ту же ночь, или в один бессонный круг суток прочитал я беседу преподобного Серафима Саровского с симбирским помещиком Мотовиловым, которого святой исцелил от паралича. Как они там сидят на белой лесной поляне, с неба сыплет снежок… Мотовилов все спрашивает — что же такое благодать Духа Святого? И преподобный Серафим являет ему себя в Фаворском свете, как явился Христос апостолам в Преображении… И этот молодой дворянин, еще недавно болезнью своей приговоренный к смерти и исцеленный, видит лицо святого сияющим в круге солнца — светоносным. Он испытывает благоговейный ужас, но и несказанную радость, то, чего он никогда не переживал и даже вообразить не мог. Глубокий — глубокий мир, блаженство, тепло, благоухание, сладость — преображение, воскресение души, утоление всех желаний и насыщение всех чувств. А Серафим Саровский говорит ему, что это и есть живое присутствие благодати Святого Духа, Царство Божие, явленное ему…
Это был первый день в моей жизни, когда я был счастлив. Я понял, зачем живу.
Может быть, я испытал то же, что и Мотовилов, хотя на другом уровне, — только узнал, что это есть… И поверил — сразу, безусловно и несомненно, всей душой, умиравшей и воскрешенной!
Я тотчас крестился.
А через несколько дней поехал поступать в одесскую семинарию. Я не смел и помыслить о священстве, мне даже в голову еще не приходило, что в семинарии дается такое право. Но мне необходимо было понять до конца, дойти до сути — получить систематические знания о христианстве…
Ну а дальше… Приехал я в Одессу, к инспектору пошел выпивши. Я всегда был выпивши; одно как будто не исключало другого. Только разум верхушка — жизни — преобразился, а вся ее плоть пока оставалась прежней… Инспектор дышал в сторону и смотрел в сторону, так и не взглянул ни разу в глаза. Послал к эконому попросить послушание на кухне или на хозяйственном дворе. Эконом поприветливей встретил, но когда узнал мой послужной список, сказал, что все работы выполняют семинаристы. «Приезжай, — говорит, — лучше в будущем году». А куда семинаристы в будущем году денутся?
Я понял, что едва ли попаду в семинарию.
Выпил еще, купил в букинистическом книжку Лао-цзы, пошел на вокзал, пристроился на скамейке между чужими чемоданами и мешками, стал читать. Дома я оставил записку, что уехал надолго, и возвращаться назад не собирался.
А напротив меня сидел на скамейке маленький рыжий мужичок, тоже читал старую книжку и, видно, ехать не торопился. «Вот интересно, — думаю, что у него может быть за книжка?» Оказалось, «Деяния апостолов». Он даже вслух почитал, не поленился — правда интересно. И тоже заглянул в мою книжку, но сразу ее вернул.
«Ты, — говорит, — эту китайщину брось, пусть китайцы читают. Думаешь, истина и там, и там, и тут? Хочешь нахватать отовсюду. А истина одна. Ты что, нехристь?» «Нет, я крещеный…» — «Крест носишь?» «Крест буду носить. Я вот, — говорю, — даже в семинарию хотел поступать, а меня и на кухню не пустили». Он мне нисколько не посочувствовал: и ладно, мол, к лучшему. «Ты в монастырь поезжай, там всем наукам обучат. — Адрес сказал. — Я завтра сам в том направлении еду, хочешь, поедем вместе. Только ты больше не пей, а то от тебя вином воняет».
Такой невзрачный мужичок с рюкзаком, ростом-то мне по грудь, в ботах… Но так и говорит: «истина одна, а …от тебя вином воняет». Я вроде и удивился и обиделся. А на вокзал на другой день пришел.
Он спрашивает: «Крест купил?» — «Купил». — «Надел?» — «Надел». «Покажи».
Я показал ему медный Крестик.
Это ему понравилось.
Оказалось, он сам в монастырь направляется, только не хотел говорить сразу, присматривался. Так и поехали вместе. В поезде он все мне толковал, как да что, учил, как подойти к благочинному:
«Приехал помолиться, а если благословите, останусь на послушание».
Приходим в монастырь, попутчика моего там уже знают. И к благочинному он вместе со мной пошел, говорит: «Вы, батюшка, не смотрите, что у него такое лицо… Он хочет жить как православный христианин».
Я опять удивился: какое же это у меня лицо?